Она любила свою тетю. Очень любила. А как бы поступил я, окажись на месте Херит моя мать? Я набрал побольше воздуха в легкие, отпихнул подальше все возражения и кивнул. Какими бы ни были последствия, выбор был за Айей.
– Поступай, как знаешь.
Выражение лица Айи, столь грозное еще секунду назад, смягчилось.
– Байек, утром я уеду. Но это значит, что меня попросту не будет здесь некоторое время. Я же не исчезну навсегда.
Я улыбнулся в ответ, немного успокоившийся и безмерно усталый:
– Я скажу отцу утром, после твоего отъезда.
– Поступай как знаешь.
53
На следующее утро, едва проснувшись, я выбрался из шалаша и сразу же посмотрел туда, где паслись наши лошади. Одной не хватало. Айя уехала. Ветер играл пологом отцовского шалаша. Внутри было пусто. Я переместил взгляд туда, где мы упражнялись по утрам. Отец был уже там и разминался один, стоя ко мне спиной. Его рубашка надувалась на ветру.
– А где Айя? – спросил Сабу, когда я, одевшись, спустился к нему.
Отец редко обращался к нам по имени. Особенно во время занятий. Наверное, отцу это казалось выражением слабости. Обычный вопрос, который сегодня поднял во мне волну досады и злости.
– Отправилась на охоту? – продолжал отец.
– Нет. Она уехала.
– Уехала? – переспросил Сабу, дернув головой.
– Уехала домой. В Сиву.
– Почему мне не сказала?
Как бы вчера мне ни хотелось быть с отцом на одной стороне, сомнения переросли в мысли о самом себе. Рассвет наполнил сердце неприятием отцовских взглядов. Такое со мной было впервые. Я и представить не мог, что усомнюсь в правильности его пути. Но случившегося не воротишь.
– А сам как думаешь – почему? – запоздало ответил я. – Ты бы запретил ей уезжать.
– Непременно.
– Вот тебе и ответ.
Настрой на занятия сменился у отца вспышкой гнева. Он шагнул ко мне, взмахнул мечом. Я взмахнул своим. Лезвия схлестнулись, наполнив сонный утренний воздух подобием колокольного звона. Отец едва заметно качнул рукой, и его меч тут же переместился вниз. Маневр оказался чересчур быстрым для меня. Я едва успел отразить удар, что сказалось на моем равновесии. Отец мигом оценил мою позу, изменил свою и снова двинулся в атаку, держа меч плашмя. Короткий удар возле виска, и отцовский меч слегка оцарапал мне щеку. Струйка крови коснулась моих губ. Отец развернул левую ногу. Теперь его ноги были широко расставлены. Рука сжимала эфес меча. Острие упиралось в песок.
Я промокнул кровь рукавом, стараясь сохранять невозмутимость.
– Ты злишься, – сказал я, сознавая бесполезность этих слов.
Отец отвернулся. Я смотрел на его выпяченный подбородок. Впервые в жизни я мысленно упрекал отца за поведение, причины которого не были связаны со мной. Он оцарапал мне щеку, давая выход своей злости. Это противоречило его собственным наставлениям.
– Я не злюсь, – сказал он после долгого молчания. – Я разочарован. Вы раскрыли наше местонахождение, поставив нас под удар.
– Ты всерьез так думаешь? – спросил я, вторя словам Айи. Моя вчерашняя злость на нее исчезала, зато гнев на отца становился лишь крепче. – Неужели ты и впрямь считаешь, что кто-то до сих пор за нами охотится? Может, уже и ордена никакого нет? Если они считают нас опасными противниками, почему же тогда не отправили для нашей поимки целый отряд? А вдруг их настоящей целью был Хемон?
Отец сердито посмотрел на меня. Моя словесная атака продолжалась. Вместо своей привычной горячности я действовал спокойно и последовательно. Кажется, я кое-что перенял от Айи.
– А тебе не приходило в голову, что с гибелью Хемона нас перестали считать угрозой? Человек, атаковавший нас возле храма Хнума, вполне мог соврать своим хозяевам и сказать, что убил нас. Ему ведь главное – получить награду. Какие у тебя основания считать его добросовестным и неутомимым исполнителем? Отец, ты держишься за одну вероятность, а их может быть тысячи. За все годы убийца ни разу не попытался на нас напасть. Мы вообще его больше не видели. Сомневаюсь, что его охота продолжается до сих пор.
– Он очень хитер, – сказал отец, разговаривая не столько со мной, сколько сам с собой.
Глубоким дыханием Сабу гасил гнев и наконец-то слушал меня.
– И очень опытен.
Отцовское лицо помрачнело, словно на него упала тень. Тогда я не придал этому значения и лишь потом осознал истинный смысл увиденного.
– Однако наш противник больше ни разу не появлялся, – гнул я свою линию.
– Он терпелив.
Мы тоже. Иначе как еще назвать наше многолетнее добровольное изгнание?
– Отец, нам тоже пора возвращаться в Сиву.
Я был сосредоточен и решителен. Я знал: правда на моей стороне.
Отец замер, погрузившись в глубокие раздумья.
– Твое обучение еще не завершено.
Эта фраза утратила былое значение и произносилась по привычке. Во всяком случае, так мне казалось. Но у меня было убеждение, заимствованное у Хенсы и Айи. Оно помогало спокойнее относиться к подобным отцовским заявлениям. Всегда можно научиться чему-то новому. Поэтому мое обучение никогда не кончится.
– Его можно завершить в Сиве, – невозмутимо возразил я. – Когда я снова буду рядом с Айей.
– Негоже, чтобы те, кого ты берешься защищать, видели огрехи в твоем обучении.
– Тогда продолжим обучение втайне.
Я не понимал отцовского упрямства. Если долгие годы даже я не знал, что мой отец – меджай, жителям Сивы это тем более было неизвестно. Мы легко могли объяснить, что я продолжаю обучаться, чтобы занять должность мекети.
– Сива столько лет остается беззащитной, – высказал я еще одну тревогу, не дававшую мне покоя. – Все эти годы мать живет совсем одна. Представляю, как она беспокоится за нас.
– Без тебя знаю! – отрезал отец, но в его голосе не было огня. – Что бы ты мне ни говорил, в Сиву ты вернешься только полноценным меджаем.
Это возражение тоже не имело прежней силы. Привычные слова о моей неготовности, отцовское упрямство, и не более того. Я вдруг увидел отца намного яснее, чем прежде, и вдруг понял правоту слов Хенсы. Отец любил меня. Любил по-настоящему, хотя проявлял свои чувства на редкость жестоким образом. И по матери он невыносимо скучал, даже если за все годы ни разу вслух о ней не вспомнил.
И еще Сабу очень боялся всего, что может случиться со мной, когда я надену плащ меджая. В чем-то Айя была права: отец удерживал меня, одновременно удерживая и себя.
– Так в чем дело, отец? Объяви меня полноценным меджаем.
Отец посмотрел мне в глаза. Искренне, позволив увидеть больше, чем раньше. Он выглядел постаревшим и уставшим, но я заметил и другое: гордость за меня.
– Сын мой, ты близок к этому. Невероятно близок. Я вижу, как много Айя значит для тебя. Я был упрям. Я скучаю по твоей
