– Его не зря называют шипучкой, – замечает он, когда я беру у него предложенный платок. – Хотя у вас наверняка было более чем достаточно случаев научиться его пить.
Я смотрю на него, прищурясь.
– Естественно. Ведь все аристократы, как только их отлучают от груди, переходят на «Дом Периньон».
– Именно так мне и говорили.
– А вы, поскольку вы из Йоркшира, перешли прямо на бурый эль.
– Точнее на крепкий портер, – поправляет он меня, по-прежнему улыбаясь.
Я протягиваю ему платок, но он качает головой.
– Оставьте себе, – говорит он. – Тогда у меня будет повод зайти к вам еще раз, чтобы попросить его обратно.
– А он, случайно, не семейная реликвия?
Он смеется.
– Приятно видеть, что вам весело. Думаю, я никогда еще не видел вас такой… – он пытается подыскать нужное слово, – непринужденной.
– Против этой музыки трудно устоять. И здесь такая концентрация веселья… – Я пытаюсь взмахнуть рукой, чтобы указать на энергично двигающиеся пары, но все пространство комнаты так забито народом, что у меня ничего не выходит. – Вы пришли сюда один? – спрашиваю я.
– Нет, с Мэнганом и Гудрун. Перри тоже получил приглашение, но отказался, сказав, что у него назначена встреча. Последнее время он ведет себя очень таинственно, и Гудрун подозревает, что тут замешана женщина. Они с Мэнганом где-то здесь, хотя я не видел их уже более часа.
– Мне очень хотелось бы посмотреть, как мистер Мэнган танцует.
– О, это пугающее зрелище. Мы всеми силами пытаемся его отговорить. Здесь вокруг столько народу, что, начни он танцевать, наверняка были бы жертвы.
Для меня становится настоящим откровением то, что в обществе этого мужчины я чувствую себя так непринужденно, но одновременно его близость выбивает меня из колеи. Я не могу не думать о вазе Лалика. О том, что я сделала. О том, что он это видел. Он знает, что я не дала стеклу разбиться, что я остановила падение вазы на пол. И я предпочла не налагать на него заклятье забвения, что, по правде сказать, беспокоит меня до сих пор. Но я все же решила не заставлять его это забыть. Как будто мне хотелось, чтобы он увидел и запомнил. Интересно, что он об этом подумал? Что он сказал себе, чтобы объяснить необъяснимое? И потребует ли он от меня правду? Будет лучше, если я не дам ему возможности это сделать. Однако у меня нет никакого желания покидать его сейчас. Если честно, я готова рискнуть услышать вопрос о вазе, лишь бы остаться в его компании, и это удивляет меня. Я отпиваю еще глоток шампанского, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Интересно, что бы сказал Льюис, если бы узнал, что я нахожусь здесь, на этой разнузданной вечеринке, и позволяю другому мужчине так себя разглядывать.
К нам подходит Шарлотта, ведя за собой долговязого молодого человека.
– О, Лили, ты нашла мистера Кардэйла – как замечательно, что и вы здесь! Я только что видела мистера Мэнгана, который рассуждал о достоинствах и недостатках творчества импрессионистов. Он сейчас сидит на кухне и пьет опасный на вид пылающий пунш. О, послушайте, играют «Кленовый лист»! Под эту мелодию можно станцевать терки-трот! Пойдем, Спенсер, мы с тобой просто должны это сделать! И ты тоже, Лили, – бросает она через плечо и кидается в бой.
Брэм смотрит на меня, подняв бровь.
– Вы когда-нибудь… – спрашивает он.
– Должна признаться, что нет.
– Я тоже.
Мы с ним глядим на пары, кружащиеся в танце, размахивающие руками и движущиеся с немалой скоростью, несмотря на ограниченное пространство и реальную опасность получить травму от столкновения с другими танцорами, вошедшими в раж. Музыка восхитительно быстра и зажигательна.
– На вид довольно весело, – тихо говорю я.
Брэм забирает у меня бокал с шампанским и ставит его на каминную полку.
– Давайте потанцуем, – произносит он, протягивая мне руку.
– Я понятия не имею, как танцевать терки-трот, – предупреждаю я, вкладывая свою затянутую в перчатку ладонь в его руку.
– Если так может двигаться индейка, то я уверен, получится и у вас, – отвечает он.
Я всегда считала, что неплохо умею танцевать, но этот танец не похож ни на что из того, что мне доводилось танцевать прежде. Мы с Брэмом прилагаем неимоверные усилия, чтобы наши руки и ноги двигались так же, как у остальных танцоров, и при этом смеемся все веселее. Вот в нас врезается миниатюрная женщина в расшитом бисером платье и очках, затем на левую ногу Брэма с размаху наступает полный энтузиазма молодой человек. Вскоре нам уже приходится держаться друг за друга, чтобы избежать травм. К тому времени, когда мелодия доходит до своих победных конечных нот, мы уже корчимся от смеха. Музыка затихает под гром рукоплесканий и крики: «Еще! Еще!» При мысли, что нам придется повторить эту неистовую пляску, Брэм издает стон. Толпа все громче и громче требует, чтобы пластинку сейчас же поставили опять. Брэм продолжает покровительственно обнимать меня за талию, и я ловлю себя на том, что мне совсем не хочется, чтобы он убрал свою руку. В это мгновение какая-то раскрасневшаяся женщина прыгает со стула, на котором она стояла, в объятия своего партнера и при этом роняет на пол бокал с коктейлем. Бокал разбивается вдребезги. Я смотрю на Брэма. Он отвечает мне многозначительным взглядом, и я понимаю – сейчас он думает о другом стеклянном предмете, который был спасен мною от такого же конца. Его лицо становится задумчивым.
– Давайте выйдем отсюда. Пойдем туда, где не так шумно, – говорит он. Видя, что я колеблюсь, он берет меня за руку. – Пожалуйста, прошу вас.
Я знаю, что мне следует отказаться. Следует остаться здесь, среди этого шума и суеты, где почти невозможно говорить. Но я хочу выйти вместе с ним. Хочу. И я позволяю ему вывести меня из
