Однако с побегом следовало подождать, пока все не улягутся спать. Накануне вечером их предводитель, прежде чем лечь, проверил надежность моих уз, и надеяться, что на сей раз он не заметит перемены, было нельзя. Но, как только в лагере наступила тишина и на ногах остался лишь часовой, я раскрыла нож и принялась за работу.
Труднее всего было справиться с первой задачей – перерезать лианы, стягивавшие запястья. Я несколько раз порезалась, а один раз выронила нож, отчего сердце едва не вырвалось из груди – что, если мне не удастся нащупать его вновь? Но нож нашелся, и я снова взялась за дело, не забывая все это время изображать непробудный сон.
Следующий шаг поставил меня перед рядом других трудностей. Наблюдая за часовым из-под опущенных век, я дождалась, когда он отвернется, и осторожно высвободила из лиан правую (дальнюю от него) руку. Теперь нужно было поспешить: приглядевшись, он мог заметить, что, оставаясь связанной, я не могла бы опуститься так низко. Правой рукой я принялась шарить по земле в поисках чего-нибудь подходящего для броска – камешка, веточки, хоть чего-нибудь.
Но под руку не подворачивалось ничего. Камешки в Мулине встречаются редко, а обломки веток и сучьев чаще всего крепко оплетены растущей вокруг травой. Упав духом, я поняла: бросить придется самое ценное из того, чем я располагала в тот миг – мой перочинный нож.
Прежде чем сделать это, ножом следовало воспользоваться еще раз. Стараясь не задохнуться от страха, я поспешно переложила нож в левую руку, помянула добрым словом подлесок, служивший мне хоть каким-то укрытием, и, вздрогнув от самой же учиненного шума, подтянула ноги как можно ближе к себе. Часовой глянул в мою сторону, но не отреагировал никак. Я осторожно принялась резать лианы, стягивавшие щиколотки (заодно, от страха и недостаточного умения владеть левой рукой, порезав лодыжку).
Возможно, не обошлось без шума. Возможно, этот цебане просто был слишком бдителен. Так или иначе, он приподнялся, словно собравшись подойти и осмотреть меня повнимательнее.
Рывком освободившись от остатков лиан, я швырнула ножом в гнездо. Да, в дальности броска мне было бы не сравниться с цебане, но все время их ужина я провела в расчетах траектории, ведущей от меня к гнезду, снова и снова твердя самой себе, что непременно попаду в цель. И вот, благодаря слепой удаче, божьему провидению или всего лишь уверенности в успехе, бросок оказался точен.
Я не стала мешкать, любуясь последствиями, но прекрасно слышала их, убегая прочь. Обогнув дерево, я тут же убедилась в правильности этого поступка: позади в ствол с глухим стуком вонзилось копье часового. Я устремилась в лес, со всех ног (и с немалым шумом) помчавшись к ближайшему месту, которое могло бы послужить относительно безопасным путем к бегству.
К ближайшей протоке.
Даже не вспомнив о пиявках, гадюках, саблезубах, болотных змеях и прочих обитателях вод, я нырнула, выдохнула часть воздуха, чтобы быстрее уйти под воду, и поплыла у самого дна, стараясь не взвизгнуть от страха, когда что-то касалось тела. С зажмуренными глазами я не могла видеть, куда двигаюсь – оставалось только надеяться, что под водой, да еще в темноте, лабане не смогут заметить меня и метнуть вслед копье. (Еще лучше было бы, окажись они слишком заняты спасением от ос, но целиком полагаться на это не стоило.)
Я намеревалась оставаться под водой как можно дольше, но продержаться сумела недолго. Вскоре отчаянный стук сердца выгнал меня наверх. Я набрала в грудь новый запас воздуха, стараясь дышать как можно тише – частью для того, чтобы никто не услышал меня, частью же с тем, чтобы самой послушать, что делают лабане. Помня об осах, я ожидала услышать со стороны лагеря крики и ругань, но над водой меня встретила тишина. От страха мышцы едва не свело судорогой. Лабане были не простыми солдатами: их с детства учили терпеть боль и лишения без жалоб. Они могли умереть под жалами ос, но не издать ни звука.
И это значило, что я представления не имею, где они.
Я проплыла еще немного, ныряя, когда могла, но страх не давал надолго задержать дыхание. Посему двигалась я раздражающе медленно и, вынырнув на поверхность в четвертый раз, заметила движение на берегу позади.
Был ли это цебане? Не знаю. В тот момент я не сомневалась, что это кто-то из них, и не стала задерживаться, чтобы убедиться в собственной правоте. Уже не заботясь о тишине, я ринулась к противоположному берегу, выскочила на берег и побежала в лес, от всей души надеясь, что вода задержит погоню, что врагов сожрет какой-нибудь зверь, что мне попадется на глаза хоть какое-нибудь убежище.
И на глаза мне попалось дерево.
Нет, деревьев вокруг хватало, но это было особым – одним из лесных гигантов, обросшим лианами и деревцами-паразитами, стоящим на краю низины, несколько месяцев назад, в паводок, явно уходившей под воду. Короче говоря, именно такие деревья часто используются для сооружения воздушных мостов, и это натолкнуло меня на неплохую мысль.
Цепляясь за ветки, упираясь ногами в ствол, подгоняемая страхом перед тем, что могло приближаться сзади, не в силах даже взвизгнуть, когда нога оскальзывалась и теряла опору, я с ловкостью и проворством испуганной белки полезла наверх. И чем выше я поднималась, тем очевиднее становилось, что я не ошиблась: и в самом дереве, и в оплетавших его паразитах чувствовалась рука мулинцев, а это значило, что мост где-то надо мной.
И мост наконец нашелся. Опустившись на четвереньки, я проползла по нему примерно до середины и улеглась на живот среди сплетения лиан и сучьев, вдали от любого дерева, на котором лабане могли бы рассчитывать найти меня.
Они не знали джунглей. И даже не подозревали о существовании мостов.
Во всяком случае, на это стоило надеяться.
Мое решение не осталось без награды: вскоре снизу послышался тихий голос. Был ли это тот цебане, которого я видела на другом берегу, или нет – один из них добрался сюда. Нет, не один, двое: откуда-то неподалеку откликнулся другой. Они в самом деле искали меня. И можно было не сомневаться: отыскав, не повторят прежней ошибки и не сочтут ширландскую женщину слишком никчемной, чтоб представлять собой угрозу.
Но меня не нашли. Некоторое время они обыскивали
