– Я сделала расклад на послеродовой крови, – продолжила Аманвах.
Джардир сжал кулаки от внезапного напряжения. У него были десятки детей. Почему его так заботила судьба этого?
– Что ты увидела?
– Потенциал.
– Потенциал есть у всех детей Эверама, – сказал Джардир.
– Потенциал стать шар’дама ка, – вмешалась Инэвера. – Спасти мир или обречь его на гибель.
Джардир перевел взор с Инэверы на Аманвах и обратно:
– Это точно?
– Как и все, что говорят кости, – сказала Аманвах.
– Любимый, у нашей дочери острый глаз, – заметила Инэвера. – Я сама изучила узор. Ребенок подобен тебе – и Пар’чину.
– Избавитель, – сказал Джардир.
– Избавителей создают, – возразила Инэвера. – Вопрос в другом: можем ли мы доверить твоей чинке-хисах преподать ребенку все, что ему полагается знать?
– Не называй так Лишу Свиток, – осадил ее Джардир. Его слова хлыстом хлестнули по ауре Инэверы, но иначе было нельзя. – Она мать моего ребенка, достойный враг Най и не раз срывала твои попытки убить ее или принудить к молчанию. Ты не обязана выказывать ей ни любовь, ни ласку, но, клянусь Эверамом, – она заслужила твое уважение.
Инэвера стиснула зубы, но поклонилась:
– Приношу извинения, любимый. Когда речь заходит о твоей дживах-землепашке…
Джардир поднял руку:
– Любимая, я понимаю. Тебе не с чего чувствовать иное. Но Шарак Ка на пороге, и если мы хотим сберечь человечество, то должны возвыситься над мелкими дрязгами и заключить мир с нашими северными братьями.
– Разумеется. – Инэвера глубоко вздохнула, вновь обретая центр. – Я примирюсь с моей северной… завен, как ты примирился со своим.
«Завен». Это слово означало «соперник», но также и «равный». Инэвера впервые признала завеном Лишу Свиток, и Джардир знал, что это стоило ей многих сил.
– Дитя принадлежит матери, – сказал Джардир. – И для Олив будет лучше держаться подальше от красийских интриг. Даже если Асом вновь обретет честь, слишком многие пожелают воспользоваться ребенком.
– Или убить его, – согласилась Инэвера.
– Но это не значит, что мы не можем послать наставников, – продолжил Джардир. – И охрану. Тех, на кого укажут кости и скажут, что им можно довериться и объяснить, какую честь им оказывают.
– Олив воспитает девушка, – сказала Аманвах. – Мы можем тайно приставить к ней шарум’тинг, секретного стража, – как Сиквах ко мне.
Джардир посмотрел на Сиквах:
– Кого ты посоветуешь?
– Мичу, – ответила та не раздумывая. – Она старшая, следующая после меня по рангу, шарумова кровь Избавителя и сводная сестра Олив Свиток. Она защитит ребенка грудью и научит обороняться самостоятельно.
– Очень хорошо, – кивнул Джардир и перевел взгляд на Инэверу. – А свита?
– Мы направим в племя Лощина трех дама’тинг, – ответила она. – Деву, мать и старуху.
– Под чьим началом?
– Гадальное мастерство старой Фавах почиталось, еще когда я носила бидо, – сказала Инэвера. – Она будет строга и не склонится перед чинами, а ребенку это необходимо.
Джардир знал старуху. Под ее взглядом даже ему становилось не по себе, но духом она была преданна и крепка.
– А мать?
– Дама’тинг Шазелль, которая училась со мной во дворце дама’тинг.
Джардир кивнул. По ходу его возвышения Шазелль входила в число ближайших советниц Инэверы.
– Дева?
Инэвера поворотилась к Аманвах, и та задумалась. Миг спустя она сунула руку в поясной мешочек, рассыпала хора и тщательно их изучила.
– Дама’тинг Джайя, – сказала она наконец. – Она только недавно приняла белое и еще не родила наследника. Кости предсказывают, что в зеленых землях она найдет достойного отца и укрепит наши связи с племенем Лощина.
– Отлично, – кивнул Джардир. – Близок рассвет, а у нас остался какой-то последний вопрос.
– Маджахи, – сказала Инэвера. – Они возвращаются в Копье Пустыни.
Джардир побледнел:
– Что?
– Это инэвера, – ответила жена. – Такова была воля костей.
– Неприемлемо, – сказал Джардир.
Инэвера пожала плечами:
– Если ты влетишь в их гущу и схватишь Альэверана, как схватил сына, то, несомненно, сумеешь развернуть обратно.
Джардир покачал головой:
– Это подвергнет опасности все, за что мы боремся.
– Тогда мы должны довериться воле Эверама. – Инэвера повернулась к Аманвах и Сиквах. – Оставьте нас.
Проводив взглядом дочь с племянницей, Джардир посмотрел в окно и различил над горизонтом полоску света:
– Ты продержала меня до зари.
Инэвера улыбнулась:
– День отдыха в покое и мире не такая уж мелочь, муж мой, перед походом в бездну.
Холодный ветер ударил Джардира в лицо, когда с наступлением ночи он снялся с дворцовой крыши. Он думал немедленно вернуться в башню, но обнаружил, что вместо этого сворачивает на север и мчится к Лощине. У него не было плана, но он тяготился крахом, который постиг его с сыновьями. Если они не преуспеют, Олив станет последней надеждой Ала, и он сомневался, что выдержит схождение в бездну, так и не взяв ее на руки, не прошептав благословения.
Ночная Лощина бодрствовала, но ее жители, хранимые великими метками, не имели привычки смотреть в небеса. Джардир легко нашел цитадель по описанию Аманвах. Завернувшись в плащ, он прибегнул к коронному видению и изучал взглядом окна и стену, пока не отыскал нужную комнату. Внутри стояла колыбель, лучившаяся чистой аурой невинности.
В помещении было много мощных меток, но они предназначались для алагай, не для людей. При помощи слабого магического разряда Джардир отомкнул окно и проскользнул внутрь. Он оставил сандалии на подоконнике и бесшумно подкрался к колыбели, стараясь не разбудить ребенка.
Можно было и не стараться. Когда он опустил взгляд, Олив посмотрела в ответ. Она и не думала спать, как будто ждала его.
Ее аура была ярче всех, какие видел Джардир, не считая Пар’чина и его дживах, но… оставалась чистой. Не отягощенной ни порчей, ни изъянами, ни стыдом.
И Джардир, смущаясь сам, скользнул взором ниже.
Увиденное удивило его. Узнав об особенности Олив, Джардир счел это недостатком, который придется преодолевать, как будто двуполость ущербнее однополости.
Но по мере того как он всматривался коронным видением, картины множились над Олив, роились, плясали, и их было больше, чем он когда-либо прозревал в отдельной ауре. Призрачные образы той, кем она могла стать. Возможности Олив не урезались наполовину, а удваивались.
Он вынул ее из колыбели, и она вкрадчиво загулила. Звук был настолько прекрасен, что слезы застлали взор. Он покачал ее на локте:
– Да пребудет с тобой благословение Эверама, дочь.
Она наморщила нос, зевнула и приникла к нему. Миг он не знал, что делать. Других детей он никогда не держал с такой нежностью.
А то и дела, глядишь, пошли бы иначе.
– Твоя мать считает меня плохим отцом, – прошептал он, – и, если честно, она, пожалуй, права. Я постоянно думал только о Шарак Ка, не о родных. Я вырастил негодных сыновей, а дочерей едва знаю.
Олив потянулась, схватила его за бороду и дернула с неожиданной силой.
– Не обещаю, что с тобой выйдет удачнее, Олив вах Ахман ам’Джардир ам’Лощина. Я иду путем, с которого могу не вернуться, но делаю это из любви. К тебе и всем народам Ала. Я молюсь, чтобы ты никогда не знала этого бремени, но если оно падет на твои плечи – да
