Тут он заметил, что Крампус наблюдает за ним. Потом, ковыляя, подошел к нему и уселся рядом. Выглядел Крампус так себе, и все же в глазах у него появился блеск, которого раньше не было.
– Долгий день для нас всех, – сказал Крампус. – Для меня это был последний долгий день из пятисот долгих лет. – Он подтянул мешок к себе на колени и принялся гладить его, точно кошку, пока Бельсникели устраивались на ночлег – все, кроме Вернона, который бродил туда-сюда, заглядывая в щели между окнами, будто Санта был уже здесь, с мечом в руке и стаей голодных волков на сворке.
Крампус постучал по гитаре.
– У тебя в сердце – музыка.
Джесс кивнул.
– Я бы хотел, чтобы ты сыграл для меня.
Джесс показал Крампусу ладонь:
– Не могу… По крайней мере, пока эта штука не заживет, – потом тихо, почти про себя, добавил: – А может, и никогда.
– Быть может, мы сможем с этим что-то сделать.
Крампус открыл мешок, закрыл глаза и сунул туда руку. Лицо у него вдруг стало очень напряженным, потом на нем расцвела улыбка:
– А… Не все еще потеряно… Кое-какие вещи пережили Великий пожар.
Крампус выудил из мешка треугольную флягу. Она вся была покрыта копотью, длинное горлышко облеплено подтаявшим воском. Крампус облупил воск и вытащил подгнившую пробку, потом приложил флягу к губам и сделал долгий глоток.
– Ахххх! – он вытер рот локтем. – Так сладко после всех этих долгих лет! А теперь давай руку.
Джесс колебался.
– Тебе ничего не грозит, ведь это не просто мед, а мед из подвалов самого Одина. Это, – тут Крампус, держа бутыль на вытянутой руке, окинул ее восхищенным взором, – мед из погребов Вальхаллы. Мед, что течет из сосцов козы Хейдрун, когда она щиплет листву с древа Иггдрасиль. Твоей ране он не повредит. А теперь подставь руку.
Джесс протянул ему ладонь. Крампус наклонил флягу, и Джесс весь напрягся в ожидании прикосновения жгучей алкогольной струи. Искристая янтарная жидкость плеснула ему в ладонь, пошла пузырьками, и Джесс почувствовал тепло, а потом приятное, чуть щекотное ощущение; жидкость медленно впитывалась в его руку. Он сжал пальцы – и в самом деле руке было гораздо лучше!
Крампус передал ему флягу.
– Возьми и выпей, за здоровье души и тела.
Джесс взял бутылку, поднес ее к носу и понюхал. Мед пах, будто цветущее поле в самый чудесный весенний денек.
– Я подношу ему мед богов, а он его нюхает? – Крампус фыркнул. – Пей, глупец.
Джесс сделал осторожный глоток и почувствовал себя так, будто кто-то наполнил ему горло чистейшей радостью. В животе стало тепло – не то жгучее ощущение, какое бывает после глотка виски, а такое, будто ты влюблен. Он сделал еще один глоток, на этот раз долгий, и хотел было хлебнуть еще, но тут Крампус забрал у него бутылку.
– Осторожней, – сказал он. – Это не для смертных. Стоит перебрать – и, глядишь, рога полезут, – тут он постучал по своим собственным обломанным рогам, подмигнул, и опять как следует хлебнул из фляги.
Джесс запрокинул голову, привалившись к стене. Мир вокруг потерял четкость, и ему казалось, будто он плывет куда-то – прочь от всех горестей и забот.
– Какая у тебя мечта? – спросил Крампус.
– Мечта?
– Твои желания? Что за сны не дают тебе покоя по ночам?
Джесс подумал с минуту.
– Играть свою музыку. Это – самая заветная моя мечта. Я сливаюсь с музыкой, мы становимся одним целым, и мелодия льется так чисто… И людям нравится, – Джесс улыбнулся. – Они машут своими зажигалками и телефонами, качаются в такт. А потом вызывают на бис всю ночь напролет.
– Так это то, чего ты хочешь от жизни больше всего? Играть свои песни?
Джесс, подумав с минуту, кивнул.
– Этого с меня будет достаточно. Только когда я играю, я чувствую настоящую связь… с собой, с людьми. Когда песня хороша, это… Это будто я беру свои чувства, из самого сердца, все свои самые лучшие и самые худшие моменты, и делюсь ими с людьми. Это скорее заклинание, чем пение. И мне плевать, пусть это будет только кучка пьянчуг. Не важно. Важно то, что именно так можно коснуться чьей-то души.
Крампус кивнул:
– Эти мечты… Они – твоя душа. Ты должен воплотить их как можно полнее.
– Да, но знаешь, это же просто мечты. А проблема с мечтами та, что приходится возвращаться к реальности.
– Как это понимать?
– Так, что пора мне повзрослеть… Наверное. Пора отказаться от мечты. Оставить все это позади… Потому, что в реальном мире места для мечты нет.
– Нет, – сурово сказал Крампус. – Это не правда. Твои мечты – это твой дух, твоя суть, и без них ты – мертв, – он сжал руку в кулак. – Ты должен беречь свои мечты. Я знаю, что это такое – когда их у тебя крадут. Я знаю, что это такое – быть мертвым, – его голос перешел в рычание. – Береги свою мечту! Всегда береги свою мечту!
Наступило долгое молчание.
– Как рука? – спросил, наконец, Крампус.
Джесс поглядел на руку. Краснота почти прошла. Он пошевелил пальцами – больно было совсем чуть-чуть.
– Лучше?
– Да, – потрясенно ответил Джесс. – Лучше.
– Хорошо.
Мимо прошел Вернон и, пригнувшись, глянул наружу через щели в окне, около которого они сидели.
– Вернон, – окликнул его Крампус. – Хватит суетиться. Никому от этого легче не станет.
Бельсникель развел руками.
– Как вы можете вести себя, как ни в чем не бывало, когда эти чудовища нас выслеживают?
– Вернон, иди сюда.
Тот продолжал ошиваться у окошка, нервно теребя бороду.
– Подойди, Вернон. Я приказываю.
Вернон подошел.
Крампус протянул ему фляжку.
– Пей.
Вернон, смахнув с лица длинную сальную прядь, подозрительно поглядел на флягу.
– Мед.
Вернон просветлел.
– О, – сказал он. Взял флягу, сделал долгий глоток, потом еще один.
– Передай по кругу, – сказал Крампус. – Пусть Нипи выпьет… Ему нужно.
Джесс заметил, что Нипи уже успел снять с лица пропитанную кровью тряпку. Щека вокруг раны покраснела и распухла, но сама рана успела подсохнуть, и, кажется, даже зарубцеваться. Это поразило бы Джесса, не навидайся он уже сегодня всякого. Было ясно: тут наверняка замешано какое-то колдовство.
Вернон передал флягу Нипи. Нипи сделал добрый глоток и передал флягу дальше. Фляга пошла по кругу, и вскоре уже все Бельсникели сидели или лежали с блаженным выражением на лицах.
Джесс посмотрел на Крампуса и увидел, что тот сидит, уставившись в пространство, нежно поглаживая мешок, с мечтательным выражением на лице.
– Ну, – сказал Джесс. – Так о чем тогда мечтает Крампус?
Крампус перестал гладить мешок, но долгое время ничего не отвечал. Потом сказал:
– Моя мечта – снова распространить повсюду славу Йоля, моих святок, вернуть милой Матушке-Земле ее былое великолепие. Увидеть мои святилища и храмы по всему миру. И чтобы все народы почитали меня. Это моя мечта, Джесс-музыкант.
– По всему миру, да? Это ты высоко нацелился. Хотя оно вроде не запрещается.
Крампус кивнул, все с тем же отсутствующим видом.
– Святки? А я думал, это то же самое, что Рождество.
– Рождество, – выплюнул Крампус. – Нет, Рождество – это
