– Дай-ка мне это, – и она забрала у Випи шнуры. Випи бросил взгляд на Макву и пожал плечами. Изабель подошла к Макве.
– Не будь таким дикарем. Давай, слезай с него.
Маква скривился и сказал что-то на шауни – явно что-то нелестное, но с Джесса слез.
– Заведи руки за спину.
Джесс неохотно подчинился.
Изабель связала ему запястья – надежно, но не чересчур туго. Джесс не смотрел на нее; вместо этого он пожирал злобным взглядом Крампуса.
Крампус сел рядом с мешком. Подобрал с пола одну из стрел и принялся внимательно разглядывать.
– Где же ты прячешься?
* * *Санта-Клаус стоял на краю обрыва и смотрел вниз, на волков. Утренний ветер трепал его длинную бороду. Дыхание облачками пара вырывалось изо рта. Волчица посмотрела на него, потом на своего волка, лежавшего рядом. Заскулив, она тронула лапой волка, но тот не двигался. Задрав голову, она поглядела на седобородого человека и тявкнула. Лицо у Санты дернулось, но он не двинулся с места, только смотрел.
Он оглядел небо, где не было и следа воронов. Он ничего от них не слышал со вчерашнего утра. Санта знал, что это означает. След остыл; Крампус мог быть где угодно, хоть за тысячу миль, и без воронов его не найти. Он зря терял время.
Он услышал рог – далеко, с востока. Повернувшись в ту сторону, он достал свой собственный рог и дунул. Звук эхом разнесся по долине, звук, недоступный уху большинства людей, звук, который был слышен за полмира отсюда.
Несколько минут спустя он увидел сани – они появились над дальним гребнем и летели к нему. Они были меньше его рождественских саней, и тянули их двое козлов – Тангниостр и Тангриснир. Козлы были истинными козлами Йоля, последними из своего рода, последней его связью с иными временами.
– Прошлое должно оставаться в прошлом, – проворчал он. «Сколько я сумел забыть. А теперь возвращается Крампус и будит призраков прошлого, – Санта посмотрел в небо. – Бальдр был мертв, как и все боги, и должен был оставаться в мертвецах. Бальдр расплатился за содеянное им зло, за гордыню, за обман, расплатился собственной душою и жизнью… Расплатился стократ. Сколько же еще ему платить? Когда мне будет позволено забыть?»
Сани спустились и, подпрыгнув на ухабах, остановились. Из саней выпрыгнули двое эльфов, оба – вооруженные мечами и пистолетами, в походном снаряжении: толстые куртки, бриджи, плащи и сапоги. Они не спеша подошли к Санте, внимательно, настороженно оглядывая долину. Ростом они были ему едва до пояса. Эльфы подошли к краю обрыва, поглядели на волков.
– Фреки мертв? – спросил Тахл, младший из двоих эльфов.
– Нет, – ответил Санта. – Но, боюсь, это вскоре случится.
– Мы можем что-то сделать?
– Для Фреки – нет. Он слишком велик для этих саней.
– Жаль.
– Да, – согласился Санта. – А Гери не оставит его даже в смерти. Их судьбы едины.
Они смотрели, как Гери ходит вокруг своего товарища. Она лизнула его в мохнатую морду и опять посмотрела на седобородого человека. Опять тявкнула. Заскулила.
– Не можем же мы оставить их вот так, – сказал Тахл. – Должно же быть что-то, что мы можем сделать.
– Это печально, но они, как и все древние, принадлежат прошлому, и их время ушло, – Санта отвернулся и пошел к саням. Старший эльф последовал за ним, но младший остался, не отрывая взгляда от обреченных созданий.
– Поедем, Тахл, – окликнул его Санта-Клаус. – И так тяжело, не стоит все еще больше усложнять.
Эльф прикусил губу и, повернувшись спиной к обрыву и к волкам под ним, с разбегу запрыгнул в сани. Старший эльф тряхнул вожжами; козлы, заблеяв, прыгнули в небо и понеслись над верхушками деревьев. Тахл смотрел, как фигурки волков становятся все меньше и меньше, пока они не превратились в два крошечных пятнышка среди заснеженного леса.
Когда сани исчезли за гребнем холма, волчица задрала морду и завыла; одинокий, тоскливый вопль далеко разнесся среди покрытых снегом холмов.
Глава восьмая
Западня
Вой впивался Крампусу в мозг, в сердце. Еле слышный, слабее шепота, звук: эхо, услышанное эхом. И все же это было почти невыносимо. Первый утренний свет брезжил сквозь щели в досках. Остальные мирно спали; казалось, их сон ничто не тревожит. Но Крампус не знал, куда деваться от этого безнадежного, отчаянного вопля. «Сколько горя», – подумал он. Схватившись за мешок, он положил его себе на колени и волевым усилием выкинул вой из головы. «Стрела Локи, – думал он. – Ее необходимо найти, или я останусь беззащитным». Он направил всю свою волю для решения этой задачи, удерживая перед мысленным взором стрелу – во всех ее возможных воплощениях. Вот только у него не было ни малейшего представления, как может выглядеть легендарная стрела, где она может быть, и ему приходилось полагаться на мешок не только в поисках, но и в определении объекта, а мешок всегда брал свое. «Где ты? Где ты?»
Согласно легенде, Один унес стрелу в Муспель, мир лавы и огня, чтобы расплавить там и уничтожить навеки. Но Хель рассказывала другое. Крампус закрыл глаза, подумал об Асгарде и направил мешок на поиски стрелы. Перед его мысленным взором проплывали изуродованные, обугленные руины Вальхаллы, и окружающие ее выжженные, мертвые земли: кладбище, занесенное пеплом. Крампус задумался, сколько еще времени осталось, прежде чем этот призрачный мир растает, будет потерян навсегда. У иссохших берегов, на обнаженном дне морском лежал остов судна.
– Гинггорни, корабль, на котором было предано огню тело Бальдра, – прошептал Крампус. – Она должна быть здесь. Ищи…
Вой. Пронзительный, горестный вой.
Видение потускнело. Крампус открыл глаза: он опять был в той же самой церкви, и, сидя на полу, глядел в искаженное страданием лицо деревянного Христа, который все так же висел на своем распятье. Он вздохнул, выпустил мешок из рук. Усталость пробирала его до самых костей. Он с трудом поднялся на ноги и подошел к окну, за которым брезжило морозное утро. Посмотрел, как рассветные лучи танцуют на сосульках, вслушался в утреннюю перекличку птиц. Как же ему хотелось просидеть здесь весь день, глядя, как Соль бредет по привычной дорожке средь зимнего леса! Но у него просто не было времени на подобные развлечения – нет, только не у него, пока сердце Бальдра еще бьется у того в груди.
И снова вой.
«Гери». Крампус это точно знал. Язык животных был для него родным, а с древними его связывало многое. Вой говорил не только о боли и отчаянии – он говорил о предательстве. Крампус покачал головой. «Он бросил их. Великие звери Одина брошены подыхать в одиночестве. – Крампус стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони. – Один бы проклял его за подобное злодеяние».
Еще один вопль.
«И здесь не только
