Больше она ничего не может сделать, и это ужасно.
Она берет его за руку, тяжелую, словно затянутую в сеточку ладонь, сверкающую из-за радужных чешуек, завернутых в изящные спирали. Кладет вторую сверху, сгибает украшенные его когтями пальцы до тех пор, пока не сжимает его кулак в объятиях, точно хирург – сердце.
Тень Джайлса падает на них.
– Ты была права, – выдыхает художник. – Он прекрасен.
Рука существа напрягается, и через миг уже он держит ее ладонь, заглотав ее точно змея крысу. Элиза готова заплакать, принять это за предсмертные судороги, но вода в ванной начинает светиться, вспышки кобальтового поначалу, слабые, еле заметные, затем яркое сапфировое полыхание, оно трансформирует крохотную, сырую каморку без окон в громадный аквариум, внутри которого плывут они.
Сверкающие, эфирные и живые.
Не отягчай более сердце свое
1На подносе, что стоит у него на столе – покрытые окалиной остатки некоего устройства.
Стрикланд таращится на них час за часом.
Кусок металлической трубы, вскрытой, точно цветок, после очевидного взрыва. Красное пятно, явно оставленное сгоревшим пластиком, черное сплетение пришедших в негодность проводов.
Правда в том, что у него нет никаких догадок.
Он даже не пытается разобраться. Он просто смотрит.
Чем бы ни была эта хреновина, она ухитрилась расплавить все, начиная с его собственной жизни.
Расплавлено. Его усилия быть отцом. Все попытки наладить домашний уют. Собственное тело.
Он переводит взгляд на бинты. Он не менял их несколько дней. Они серые, сырые. Нечто подобное происходит с трупами в гробах, они расползаются в черную, вонючую слизь.
И процесс не закончится на пальцах.
Он чувствует, как гниение ползет по венам и артериям руки словно червь, алчущие усики касаются сердца. Амазония воздает за все зловонным произрастанием в организме. Остановить это невозможно.
Стук в дверь.
Стрикланд пялился на поднос так долго, что его глазные яблоки пульсируют и болят. Входит Флеминг; в глубинах памяти мелькает смутное воспоминание, что он вроде бы просил того зайти.
Флеминг отлучался домой, чтобы выспаться. Выспаться. После такой катастрофы?
Стрикланд даже не допускал мысли оставить «Оккам», он убедил себя, что если ничего не может сделать прямо сейчас, то все равно прежде чем отправиться домой, он должен оценить вред, причиненный «Кадиллаку».
Флеминг откашливается, и этот звук мешает Стрикланду думать.
Серый свет мониторов подобен рентгеновскому излучению, он может видеть дряблые органы Флеминга, косточки словно прутья, пульсирующие электроды страха.
– Вы что-нибудь узнали? – спрашивает тот, указывая на стол.
Стрикланд не смотрит на Флеминга. Взгляд – это проявление уважения.
И все же он кое-что замечает – над планшетом, которым Флеминг заслоняется как щитом, на его шее виднеется синяк, ровно в том месте, где сжались во время затемнения пальцы Стрикланда.
Этот ублюдок нежный, точно лепесточек.
Флеминг откашливается снова, заглядывает в планшет:
– У нас есть краска с той машины, и мы можем по ней много узнать. Модель. Производителя. Еще у нас остался целый передний бампер, так что мы можем отправить в город поисковые партии. Пусть разыскивают белый грузовичок без переднего бампера. Дело бы шло веселей, если бы мы обратились к местной полиции, но я понимаю, почему вы не хотите с ними связываться. Я велел огородить стоянку, чтобы снять отпечатки шин.
– Отпечатки шин, – повторяет Стрикланд. – Краска.
Флеминг сглатывает:
– Еще у нас есть записи с камер.
– Кроме той, запись с которой имеет значение. Правильно ли я понимаю?
– Мы еще просматриваем пленки.
– И ни единого свидетеля, который мог бы сообщить что-то полезное.
– Мы только начали опрашивать людей.
Стрикланд роняет взгляд на поднос. На таком подносе нужно носить еду. Интересно, нельзя ли сожрать это?
Металл скрежещет на зубах, проглоченные куски тяжело падают в желудок.
Он сам мог бы стать бомбой; вопрос в том, куда бы он поместил себя перед тем, как взорваться.
– Если вы не против, чтобы я высказал свое мнение, – продолжает Флеминг. – Кажется, мы имеем дело с хорошо обученными профессионалами. Прекрасно экипированными и без проблем с финансированием. Проникновение заняло десять минут. По моему мнению, мистер Стрикланд, тут не обошлось без спецов из СССР.
Стрикланд не отвечает.
Советские агенты? Возможно.
Сначала спутник, потом животное на орбите, затем первый человек в космосе. Рядом с такими подвигами похищение века – пустяк.
Плюс Хоффстетлер.
Хотя до сего момента Стрикланд не имеет ни единого доказательства того, что сегодня ночью тот сделал что-то не то. Все это нападение… оно не выглядит советским. Слишком неряшливо. Тот вэн, который он ударил «прыветом», – старый кусок металла. Человек за рулем – истеричный старикан.
Стрикланду нужно время, чтобы подумать.
Именно поэтому он позвал Флеминга, да, теперь он вспоминает.
Садится прямее, хватает пузырек с обезболивающим, швыряет несколько таблеток в рот и жует.
– Что я хочу сказать, – объявляет он, – что я хочу прояснить совершенным образом… мы обсуждаем ситуации только внутри «Оккама» до того, как я отдам другой приказ. Дайте мне шанс исправить все самому. Никто более не должен знать, что произошло. Понимаешь меня?
– Даже генерал Хойт? – спрашивает Флеминг.
Гниль, что ползет по венам Стрикланда, замерзает, точно древесный сок зимой.
– Даже… – начинает он.
– Я… – Флеминг прижимает планшет к груди, прикрывая сердце, прикрывая шею. – Я позвонил в офис генерала. Сразу же. Я думал…
Окончание фразы Стрикланд не слышит, поскольку его уши запечатаны его собственной разжиженной плотью.
Дело, почти законченное в «Оккаме», все, чего он достиг в Амазонии.
Этого более чем достаточно, чтобы выкупить себя из рабства, порвать оковы, привязывающие Стрикланда к Хойту. И чего это все стоит сейчас? Меньше чем ничего.
Хойт знает, что Стрикланд подвел его.
Башня карьеры, на которую Стрикланд забирался под присмотром генерала, становится эшафотом. Стрикланд падает с нее, разрубленный на две части, и приземляется в мягкое.
Это грязь рисовой плантации.
Он задыхается от вони навоза, который используют как удобрение, оглушен грохотом проезжающих мимо телег, запряженных волами.
Господи, Господи, Господи… Он снова в Корее, где все началось.
Корея, где Хойт был назначен руководить эвакуацией на юг десятков тысяч корейцев, и Стрикланд стал его помощником. Все произошло в Йондоне, где генерал Мак-Артур приказал их группе остановиться, и тогда Хойт взял Стрикланда за воротник, показал на грузовик и велел сесть за руль.
И он крутил руль, ехал через серебряный, парящий дождь, и цапли, лениво хлопая крыльями, перелетали с плантации на плантацию.
Они приехали к брошенной шахте, где раньше добывали золото, а теперь ее до половины заполняла грязная одежда. Стрикланд решил, что ему предстоит сжечь ее точно так же, как они сожгли множество деревень, чтобы народной армии северян ничего не досталось.
Но когда он подошел ближе, то увидел, что это не одежда, а трупы.
Пятьдесят, может, сотня.
Внутренности шахты были сплошь испещрены следами от угодивших в стены пуль. Худшие из бродивших по армии слухов обратились в правду, они на самом деле уничтожали корейцев точно бешеных собак.
Хойт улыбнулся, осторожно, почти нежно взял Стрикланда за шею и погладил его большим
