Круонцев становилось больше.
И смотрели они на Нерри как-то… не слишком добро. Он вернулся в угол и, согнувшись, сел, прячась от бывших пленников за коленями.
– Сколько вас здесь всего, болезный? – поинтересовался давешний рыжий, вытирая испачканную чем-то руку о ковер. – И на орбите, и вообще. Выкладывай что знаешь!
– Погоди…
Этот был явно старше, крупнее и держался так, что становилось ясно – он здесь хозяин.
– Да ладно, дом мы зачистили… здесь их немного было. И мне интересно, куда подевались остальные. Ты ведь расскажешь?
– И покажу, – пробурчал Нерри. – Если дадите профиль входа.
Даром, что ли, он полгода потратил, создавая червя.
Город был лабилен. Я не знаю, честно говоря, как они это реализовали, мудрейшие и древнейшие, ведь внешне город выглядел не то чтобы совсем уж обычно, но… камень есть камень. И от него сложно ждать гибкости, а поди ж ты… Стоило мне захотеть, и перед Нкрумой возникла лестница.
Так оно быстрее будет, а то в лабиринте внешних коридоров можно проплутать вечность. Столько времени у нас нет.
У него нет.
Если бы существо, чем-то похожее на Минотавра – та же уродливая бычья голова на могучем псевдочеловеческом торсе, – было одно, я бы просто раздавила его.
И подозреваю, что не только у меня возникло подобное желание.
Тварь не видела, в отличие от города, теней, которые шли по его следу.
Тварь желала знаний?
Власти?
Чего еще? Крови, пожалуй… А город был отчасти эмпатом, что и позволяло некогда сделать правильный выбор, но, с другой стороны, заставляло закрываться от тех, чьи мысли и эмоции были чересчур… агрессивны?
Ладно, главное – мне стоило лишь захотеть, и…
Я погладила теплую змеиную кожу. А гадюка, взобравшись мне на плечи – теперь ее вес не казался таким уж неподъемным, – возложила голову мне на макушку. Что ж, каково царство, такова и корона.
– И что делать будем? – поинтересовалась я так просто, чтобы хоть с кем-то посоветоваться.
Город предлагал уничтожить.
Всех.
Безопасность хранилища превыше всего, а смерть отдельных особей не способна оказать критического влияния на развитие всей популяции.
Нет уж, мой жених мне нужен. Да и эту девочку, которую ведут на черном поводке, жаль.
Шшарх не является поводком. Это кристаллическая форма жизни, обладающая зачатками разума и огромными способностями к эмпатии…
Спасибо за справку.
Шшарх – идеальное оружие.
Он сам по себе ядовит.
А еще при должном умении им камни рубят… точнее, не только камни, но и металл, не говоря уже о живой плоти. Он привязан к хозяину, и… и этот конкретный истощен, поскольку существо, его обнаружившее, так и не разобралось в свойствах. Оно сумело разбудить шшарх, но не провело привязку, не накормило, и теперь шшарх вынужден поглощать ту пищу, которая доступна.
Это какую?
Кровь. Петля впилась в кожу, и пара кровяных дорожек засыхали на смуглой шее заложницы. Шшарх не смел брать много.
Интересно, а я смогу с ним побеседовать? Если подойдет ближе.
А яд он способен нейтрализовать?
Ближе.
Ближе, мать его, бандерлоги… вам и без того красную дорожку проложили.
Я оглянулась. Водяные стены давно рухнули, отрезая островок с сердцем хранилища от прочего мира. Э-э, нет, лодки им взять негде, а потому…
Когда очередная дверь открылась, повинуясь моему приказу – город был недоволен, но раз уж избрал, то пусть молчит и подчиняется, – я отступила за каменную стелу, благо их на островке обнаружилось аж с полдюжины.
Актуальненько, нечего сказать.
А теперь совершим чудо – и да расступятся воды, пропуская урода. Ну, не только его одного, но иначе рифмы не получалось, а без рифмы жить было грустно.
Воды расступились.
Но рогастенький не спешил ступать.
Да и пленницу держал крепко…
…Арагами-тари помнила песни.
Мир.
Сотворенный древними из песка и тлена, одаренный водой, которая скрыта где-то в глубинах, ибо любой дар надлежит хранить… Капли ее пробирались наверх, даруя жизнь.
И жизнь эта была многообразна.
Славьтесь же…
В коридорах было влажно.
Капли на стенах.
На камнях.
На белых панцирях скорпионов, которые спешили использовать влагу, собирая ее в пушистые коконы из нитей. Самки были малоподвижны, зато самцы сновали, торопясь собрать как можно больше драгоценной воды. Стая уховерток обосновалась на теле, поглощая мертвеца столь стремительно, что к вечеру от него костяк останется.
Если останется.
Неважно.
Песчаница замерла.
И улыбнулась.
– Свершилось, – сказала она, тряхнув копной косичек, и камни в них зазвенели.
Непорядок.
Но ведь охота почти окончена. Связь и ту восстановить удалось, благо мальчик позаботился разбудить дронов. Осталось переждать бурю и…
Нижние уровни не желали принимать гостей.
Их недовольство ощущалось кожей, и что-то глубоко внутри, древнее и, быть может, существовавшее еще вне поля создания разума, требовало подчиниться.
Уйти.
Что бы ни скрывалось в глубинах города Древних, оно не предназначалось для Арагами-тари. И в любом другом случае она подчинилась бы, ибо это было разумно, да и инстинкты никогда не подводили, но…
Вниз ушел ее мальчик.
И девочка, чье имя Арагами-тари, признаться, несколько запамятовала, но это вовсе не означало, что теперь род не нес ответственности за гостью.
И когда проход не исчез, она решительно переступила через низенький порожек. Древние или нет, но своего ребенка она не бросит. Почему-то Арагами-тари не удивилась, заметив, что и песчаница сунулась следом.
Песнь.
О сотворении мира и месте, которое изо всех изберет достойнейшую, поставив ее над родом и хайраком, вверив в руки ее право прокладывать пути и вести всех к пескам изобильным. Ее чело и щеки украсит узор, знаменуя, что отныне нет в мире власти выше…
И доли тяжелее.
Арагами-тари потерла виски, пытаясь справиться с нарастающей головной болью. И только легкий звон-перестук помог отогнать наваждение.
– Идем, – песчаница протянула руку.
А про них всякое говорили – что некогда, давным-давно, когда мир этот был иным, великая мать Харранаи переступила через заветы предков, взяв мужа, и за то была изгнана в белые пески…
Ступеньки.
Влага на стенах.
Уже ручейки бегут-летят, собираются в лужицы, только вот странно, отчего эту лестницу не затопило вовсе? Лужицы – это иллюзия?
Нет, невозможно. Вода имеет свой запах. И нынешний говорит о камне и подземелье, о блеклых лишайниках, которые произрастают под потолком. Они сочны и в складках своих скрывают множество мелких существ, о которых здешний мир и не слышал.
Ниже.
Мягче.
Айварх уже не услышит. И надо бы поспешить, но почему-то силы уходят, и каждая ступенька становится препятствием. Почти непреодолимым.
Она сумеет.
Она не бросит сына одного, что бы там ни говорили.
Великая мать Харранаи взяла своего мужа и новорожденную дочь, которую объявили проклятой, а еще младших сестер, не вошедших в возраст испытания. И мать, не пожелавшую, верно, вновь рисковать детьми…
Они ушли.
И пустыня приняла беглянок. Долгое время никто не слышал о них. Верно, полагали, что отступницы сгинут в песках. Ан нет, они появились много позже, когда мир уже начал меняться, но перемены эти не были еще столь радикальны.
Идет.
И поющие камни вызванивают уже не мелодию, но историю. И странно, что песня эта понятна, как если бы рассказывали о прошлом обычным языком.
Арагами-тари видит.
Кибитки,
