Много говорила.
– Морана тебя попутала, сестра, – важно отвечал юродивый и, ладошку худющую на чело возложивши, велел: – А теперь встань! Чиста ты стала предо мной и людьми… а потому благословляю тебя на дела благие…
Загудела толпа.
Подались люди вперед, и только редкие, навроде приказчика, который все ж был слишком стар и циничен, чтобы верить в этакие чудеса, попытались выбраться.
– А ты, боярин, – боярину уйти люд не дозволил. А тот, сперва еще надеясь решить дело миром, ныне в том немало раскаивался. Да только дюжина охранников – ничто пред толпой, что сомкнулась вокруг борина, – ты каешься?
– Не в чем мне каяться.
Он голову задрал и плечи расправил, хотя и бледен сделался.
– Видите? Не кается! Глух он к слову Божинину… глух… царя свел… смуту учинил… край света подвел, а не кается!
Юродивый пальчиком указал на несчастного, и тот полыхнул прозрачным светом. Запылала шуба. Мясом запахло. А боярин с воем покатился, пытаясь пламя сбить, но вскоре затих.
Мгновенье – и осталась от человека груда костей почерневших.
– Так будет со всяким, кто Божинину слову перечит! – возвестил юродивый. И люд замер, и восхищенный, и напуганный новым чудом. А ныне все, что творил блаженный, чудом мнилось.
Приказчик же спешно заработал локтями.
Он чуял, что будет дальше.
– Слушайте меня, люди добрые! Аз есм новый царь! – Юродивый вытащил из лохмотьев веревку, кольцом завязанную, и на голову воздел. – Я вам свыше дан в назидание и наказание за слепоту вашую! За глухоту вашую…
Он поднял лозину.
– И буду я милосерден. И буду справедлив. Всякому воздам по делам евонным! Одних помилую, а если кто не раскается, то гореть ему синим пламенем!
И вспыхнули трое охранников боярских, оставшиеся же на колени попадали с воплем:
– Помилуй!
– Милую! – засмеялся юродивый и руку красную, почесушную, сунул. – Целуйте…
Целовали.
И руку, и ноги облизали бы, лишь бы живыми остаться.
Уже выбравшись из толпы, приказчик перевел дух. От же… слыхал он про погромы от отца своего, да и сам, будучи дитем совсем, помнил время, когда мамка их, малых, в погребе прятала, и там все дрожали, не знаючи, заглянут ли погромщики в хату аль побрезгуют? И коль побрезгуют, не пустят ли петуха огненного из баловства да страсти?
Надобно было спешить.
Бежать.
Добраться до Вязиного переулка, а там – на Цветочную улочку, где Марфушка его ныне пироги затеяла, с черемухой да щавелем. Собрать ее и деток и мешочек прихватить, в котором каменья лежат, пусть и не самой чистой воды, а все одно сподручней, чем с золотом.
Воровал?
Пускай так, зато наворованного хватит, чтоб уехать и в новом месте устроиться, пусть и не по-царски, да хоть как. Не помрут детки с голоду, да и Марфушка – где ж его глаза были, когда сменял жену родную на хозяйскую блудницу, – беды знать не будет.
Он оглянулся на гудящую разозленную толпу, над которой возвышался юродивый. Сел он на бочку, словно на трон. Камень в руке – что держава, а в другой – правило-прут, на конце которого огонь горит. И подумалось, что Божиня тому виной аль нет, но без магии дело не обошлось.
– И бояре, в сути своей гнилые, порченые, извратили слово Божинино! – Звонкий голос летел, и люди ловили каждое слово. – Они – болезнь на теле царства Росского… и болезнь эту надлежит выжигать огнем и железом. Огнем! И железом!
– Бей бояр! – крикнул кто-то.
И в мертвого, уже не способного причинить вред боярина полетели камни.
– Бей бояр! – подхватили крик.
И приказчик, прижавши шапку, побежал. Он давно уже не бегал и теперь клял себя и за слабость, и за страсть к Марфушкиным пирогам, по-за которым сделался медлителен. Он несся, как мог, и, ударившись в магика – старенького такого, только и сумел, что за сердце схватиться.
Подвело.
Оборвалось.
– Смута, – синеющими губами произнес он, глядя, как сияние охватывает руки старца. – Смута…
Марфушка… дети… пусть Божиня будет к ним милосердна.
Старик сморщился и, выругавшись неблагообразно, произнес:
– От только смуты нам не хватало.
Михаил Егорович поморщился и все же подул на угасающую искру жизни. Целитель из него был аховый, но и пациент не сказать чтобы сложный.
– Иди сюда, – кликнул он мальчишку, который по-прежнему держался наособицу, но рядом. – Посмотри… сможешь что сделать?
Человечек, самый обыкновенный, к слову, человечек, на такого глянешь и забудешь, что видел, лежал на земле. Лицо его побелело, губы посинели, а сердце в груди едва-едва трепыхалось.
– Вам нельзя уходить. – Мальчишка положил ладонь на голову. – Я его стабилизирую. Ничего сложного, обычное перенапряжение и…
Он прислушался к чему-то.
Нахмурились светлые брови.
– Истощение… его выкачали… посмотрите, пожалуйста. Мы это еще не проходили… я читал, что так бывает, когда… вот здесь. – Палец ткнул в лоб лежащего. – Видите метку?
Михаил Егорович пригляделся.
Вот ведь… и отчего если ты ректор, то все думают, что ты самый сильный среди магов? Силы у него на донышке осталось, да и всегда-то было немного. А что ректор… ректорские дела к магии отношения не имеют. Скольких студентов принять да на какой факультет, с кого брать плату, а кого – за государственный счет учить.
Какие курсы читать.
Кому.
Куда кого на практику отправить… или после оное… тысяча мелких обыкновенных дел, с которыми, руку на сердце положа, и обыкновенный человек справится, да только повелось, что коль уж ректор Акадэмии, будь добр хоть какой магиею владеть.
А он…
Он и позабыл про иные заклинания. И про то, что бывает такое… на лбу, аккурат в том месте, в которое мальчишка указывал, виднелась метка. Слабая совсем, почти истаявшая.
– Проклятье! – Михаил Егорович глаза потер, потому как заслезились. – У тебя камни связи есть?
Мальчишка головой покачал.
Понятно.
Кто ему, недоучке, этакое сокровище доверит-то? Плохо… отвратительно…
– Итак, – Михаил Егорович пытался сообразить, что ему делать дальше, – ты должен найти…
Фрола бы, но Фрол ушел с царевичами.
И Архип.
И стрелецкие полки с ними.
И… и получается, что их переиграли… сволочи…
– Декана некромантов знаешь?
Мальчишка кивнул.
– Отлично. Найдешь его и вот… – Михаил стянул с пальца перстень, – передай. Скажи, что смута. Пусть перекрывают центр…
Он глубоко вздохнул.
– Волей своей, до того, как объявлен будет новый царь, дозволяю использовать все средства, чтобы не допустить смуты и бунта.
Мальчишка смотрел.
Хлопал глазами.
Не понимал?
– Все! – рявкнул Михаил Егорович. – А теперь беги! Беги…
И если повезет, некроманты успеют вовремя.
– А… вы?
– А мне пока бегать нельзя, сам сказал. Так что я туточки посижу. Вот, рядом с ним…
Он устроился на камнях, всем видом своим показывая, что не сдвинется с места.
– Иди-иди! – Михаил Егорович рученькой махнул. – Давай уже… а то ж погромы – дело такое… сперва на бояр пойдут, а там и на
