Экономический тайфун сороковых метлой прошелся по стране, большая часть ресурсов, ухваченных в легендарные нулевые, вернулась под присмотр государства, а Бункер постепенно разросся – доступного жилья в столице, как всегда, не хватало. Потом какие-то денежные люди подсуетились, под предлогом того, что выиграли тендер на реконструкцию площадей Бункера, добыли парочку списанных, но еще работающих проходческих щитов и основательно вгрызлись вширь и вглубь. Местные долгожители любили пугать доверчивых туристов рассказами о том, что в поисках жизненного пространства алчные копатели рано или поздно доберутся до Подземного Моря, и тогда всему придет конец: низы утонут, а верхи всплывут брюхом к перекрытиям.
Ярусы и уровни не располагались строго друг над другом, переходы между ними должны были контролироваться муниципальными властями, но для контрабандистов и детей хватало обходных путепроводов, чтобы попасть практически в любое место.
Виктор помнил, как в детстве пару раз вылезал на поверхность, но один раз попал под сильный дождь, другой – чуть не замерз в сугробе. В общем, не понравилось, и воздух там, наверху, был какой-то неправильный, неживой. Годы спустя его все еще раздражали огромные голые пространства, неестественная линейность проспектов и строений, шелест автомобилей и треск монорельса, а неулыбчивые лица прохожих ему казались безрадостными. Потом он решил, что дело в личном пространстве: в тесноте если не улыбаться, то скоро придется драться.
Некоторые ярусы верхних уровней были отведены под «странноприимные дома» для беженцев из сопредельных стран. Граница хоть и на крепком замке, но потоки не ослабевают. Расселяй не расселяй, многие рвутся в места хлебные, то есть в большие города. А Москва хоть и раскинула свои метастазы далеко вокруг, но не бездонная. К тому же после закона о нормах достойного жилья мало кто рискнет поселить у себя даже родственников дольше положенного гостевого срока.
Вот и приходится держать переселенцев в карантинных зонах перед распределением. За порядком следили строго, но время от времени кто-то пытался свести старые счеты, а другие под шумок утекали вниз, там ловить их было нелегко, да и некому по большому счету. Со временем Бункер превратился в своего рода достопримечательность, сюда приводили тургруппы любителей острых ощущений, здесь можно было найти аналоги Чайна-тауна, каирского базара или амстердамского блошиного рынка. Здесь за гроши можно было приобрести золотые монеты и драгоценные камни, иногда даже настоящие, отведать экзотических блюд, не рискуя серьезно отравиться, а легкое расстройство желудка – это даже своего рода знак доблести…
Туристов холили и лелеяли. Даже карманники старались обходить их стороной. Многие кормились деньгами, оставленными в сувенирных лавочках или в мастерских, где умельцы на принтерах лепили всякую всячину – от африканских масок до резной мамонтовой кости, практически неотличимой от настоящей. Поэтому особо борзых щипачей ловила вся майла. Своих вразумляли добрым словом и крепкими кулаками, а пришлых могли и забить до полусмерти.
Но именно уровень, где прошло детство Виктора, лихо вписался в историю Бункера. Какие-то одуревшие от гаша отморозки заигрались в триаду и похитили ради выкупа дочку крупного чиновника, который вместе с семьей прибыл на благотворительный аукцион. Дочку быстро вызволили. Но на два яруса вверх и на один вниз, потому что ниже было некуда, устроили облаву. И за сорок восемь часов всех взрослых вывезли на строительство Красноярского укрепрайона. А детей распределили по государственным и церковным приютам. С тех пор опустевшие ярусы заселялись волнами беженцев и дауншифтеров. Позже вернулись и старые обитатели, правда, далеко не все. Но Виктор, как его нарекли в приюте Заволжского монастыря, родителей своих так и не встретил, да особо и не искал.
После школы отслужил год в погранвойсках. Хотел подписать контракт на пять лет, жить по уставу ему понравилось, а на западной границе хватало приключений. Но выехала однажды на их пикет группа польских контрабандистов. Виктор сам не понял, почему номера фур ему показались подозрительными. Пшеки оказались наглыми, перестрелка, легкое ранение, комиссовали с выплатой неплохого вознаграждения. Через пару лет Виктор случайно увидел в новостной ленте на остановке автобуса знакомую фамилию и узнал, что начальник заставы был в доле с деловарами той стороны.
Пару лет мотался у балтийских берегов. Подрабатывал на малотоннажных судах помощником механика. Море не нравилось – слишком много сырой воды, неправильно и неуютно. Перебрался в Москву. С работой здесь было хорошо, но с жильем плохо. Спустился в Бункер и немного обмяк, словно домой вернулся после долгого отсутствия. Да так оно, в сущности, и было.
За эти годы кое-что изменилось, конечно. На торговых ярусах стало больше зелени, кое-где даже росли настоящие деревья в больших кадках и огороженных закутках. Потолки жилых уровней подсветили мощными проекторами. Теперь вместо разноцветных фонариков над головами плыли облака, всходило и заходило солнце, одни коридоры превратились в джунгли, другие – в степь широкую, а длинный переход между шестым и седьмым уровнями – в подводный тоннель с прозрачными стенами, мимо которых проплывали косяки пестрых тропических рыб. Туристов стало больше: злачных мест наверху хватало с лихвой, но обилие камер повсюду несколько смущало любителей сомнительных развлечений. Здесь же камеры работали только на легальных входах-выходах, остальные исчезали чуть ли не до того, как их устанавливали.
На месте родительского локала появилась лавочка с черной лакированной вывеской. Под желтыми иероглифами надпись по-русски гласила «Антиквариат Ляо». Сам Ляо, степенно оглаживая длинную седую бороду, восседал за прилавком в халате, расшитом драконами и змеями. Торговал старинными монетами, позеленевшими бронзовыми канделябрами и каким-то ржавым барахлом вроде кованых гвоздей, якобы найденных во время расширения Бункера.
Старик на некоторое время приютил Виктора. Взамен тот приглядывал, чтобы посетители лавки ненароком не прихватили что-то ценное. На вопрос, есть ли в лавке что-либо действительно ценное, Ляо сказал, что самое ценное – это радость, которую испытывает покупатель, думая, что за бесценок купил стоящую вещь. «И вообще, – добавил он, – люди спускаются в Бункер за праздником, и мы делаем им праздник. Мой покойный папа, Самуил Лазаревич Берг, говорил мне – Лева, бери пример с цыган, они устроились так, что люди платят, глядя на то, как они веселятся».
Однажды Виктор встретил знакомого по армии. Узнали друг друга, посидели в ближайшей таверне. Знакомый оказался сыном хозяина этой таверны и предложил поработать у них. Виктору нравилась спокойная жизнь
