Лена, конечно, выпила кофе в «Лучшей в мире кофейне», как же мимо такой пройти. И так замечательно там пригрелась среди мягких подушек, что почти задремала, но вдруг встрепенулась, посмотрела на часы: ну точно! Уже почти половина двенадцатого. Ключи, хозяйка, квартира. Ничего не поделаешь, надо идти.
Сказала себе: не беда, заселюсь, приму душ, согреюсь и сразу сюда вернусь.
Как ни спешила, но все равно задержалась у лотка на маленькой площади, чтобы купить карамелек. Никогда особо не любила сладкое, но эти разноцветные конфетки были так хороши, что захотела взять их с собой, носить пакетик в кармане, иногда доставать, разворачивать, можно даже не есть, а просто смотреть.
Уже у самого моста Лена снова посмотрела на часы и поняла, что катастрофически опаздывает: до полудня осталось всего десять минут. Схватилась за телефон, чтобы звонить квартирной хозяйке и извиняться, но тут заметила на углу стоянку такси; поколебалась буквально секунду, потом махнула рукой: экономия экономией, но чем впопыхах искать в незнакомом городе неизвестную улицу, проклиная собственную нерасторопность и врожденное неумение пользоваться картами, лучше уж заплатить.
Немолодой таксист внимательно прочитал записанный в телефоне адрес, кивнул и буквально пять минут спустя остановился у нужного дома. Педантично отсчитал сдачу с десяти евро, вежливо пожелал приятно провести отпуск, а в конце почему-то заговорщически подмигнул. Пока Лена думала, что бы это могло значить, таксист уехал, зато из-за угла появилась невысокая полная женщина в ярко-лиловой шубке и принялась многословно извиняться за то, что Лене пришлось ее ждать.
Съемная квартира-студия оказалась маленькой, темной и неожиданно уютной. Лена сразу почувствовала себя, как в раннем детстве, когда больше всего на свете любила прятаться под обеденным столом – такой же теплый полумрак, тяжелые зеленые шторы свисают из-под потолка, как края бабкиной скатерти, мягкий старый ковер слегка щекочет босые пятки; словом, самое тихое, уединенное и безопасное место на земле.
Большую часть комнаты занимала двуспальная кровать, застеленная меховым покрывалом; Лена прилегла на нее на минуточку, вытянуть ноги, и сама не заметила, как заснула и проспала до вечера. А проснувшись от шума дождя за окном, лениво подумала: ничего страшного, у меня еще целых четыре дня. Сходила в душ, переоделась в домашнюю пижаму, включила электрический чайник и, не дождавшись, пока он закипит, уснула опять.
* * *– Какой отличный вкус оказался у твоей подружки! – говорит Нёхиси. – Мало кому удаются настолько красивые наваждения. Даже жалко, что навсегда так оставить нельзя.
– Вот именно, – мрачно киваю я.
Мы с Нёхиси стоим на набережной. То есть не просто на набережной, а на правом берегу, еще сегодня утром совершенно ему недоступном. Ну и мне доступном, скажем так, очень условно. По идее, я сейчас должен чувствовать себя победителем, этаким аделантадо[6], практически Магелланом, только что швырнувшим к ногам своего короля двести бочонков пряностей[7]. Но вместо этого я грущу: все-таки Старого города, который примерещился чудесной женщине Лене на месте наших старых добрых Снипишек[8], жалко почти до слез. Или даже не почти, но конкистадоры не плачут. По крайней мере, прилюдно точно нельзя.
– Да ладно тебе, – говорит Нёхиси. – Сколько наваждений в этом городе уже было, сколько их еще будет. Ни одно не овеществится окончательно и бесповоротно, ни одно не пропадет даром. Городу все впрок.
Я пожимаю плечами, дескать, сам знаю. Все-то я знаю. Но когда это знания освобождали от печалей. Говорят, обычно бывает наоборот.
– Эй, – тормошит меня Нёхиси, – ты вообще планируешь обрадоваться? Хотя бы тому, что мы с тобой тут так отлично стоим. На правом берегу Нерис, который от короткого чудесного превращения в удивительный Старый город настолько сошел с ума, что уже вполне готов допустить наше с тобой существование. Твой план, которого толком и не было, отлично удался.
– Пока наша здесь только набережная, – напоминаю я. – Даже к костелу Архангела Рафаила[9] нам с тобой не подняться. Только и счастья, что можем тут поваляться на травке, да и то через месяц, когда она прорастет. И может быть, зайти в Центральный универмаг. Кстати, это надо будет проверить. Слышал, там отличное мороженое продается, прямо на первом этаже.
– Не «только набережная», а целая набережная! – говорит Нёхиси, упирая на слово «целая», чтобы меня проняло. – И вообще, лиха беда начало. Мы перешли Зеленый мост, ступили на правый берег, дальше будет гораздо проще, – примирительно добавляет он.
* * *Лена проснулась еще до рассвета. Неудивительно, практически с полудня спала. Немного повалялась в постели и вдруг почувствовала, что зверски голодна. Что, собственно, тоже неудивительно: за весь вчерашний день только выпила чашку кофе и съела полагающееся к нему крошечное печенье-комплимент.
Встала, щелкнула кнопкой электрического чайника, достала из рюкзака приготовленный еще дома в дорогу бутерброд с сыром. Хорошо, что не съела его в автобусе, сейчас-то в городе все закрыто, а чудесное спасение – вот оно.
Вчерашнюю прогулку Лена помнила смутно и с трудом различала, что было на самом деле, а что просто приснилось потом. Вспомнила башню-маяк на площади и странного человека с чайкой, который учил ее смотреть на льдины с моста – вроде бы, это как раз было по-настоящему, а похоже на сон гораздо больше, чем любой сон.
Странный город, – думала Лена, заливая кипятком найденный в кухонном шкафу чайный пакетик. – И прохожие тут тоже странные. И некоторые птицы. И даже лед на реке. И эта смешная квартира, в которой как будто все время сидишь под столом. И я сама тут какая-то странная, совершенно на себя не похожа. И это, пожалуй, лучше всего.
Когда рассвело, Лена вышла из дома. Сперва шла просто куда глаза глядят. Остановилась у первой же открытой кофейни, выпила там кофе, съела круассан с ветчиной и отправилась дальше, так торопливо, словно ее ждала куча дел.
Ей по-прежнему здесь очень нравилось, даже больше, чем с первого взгляда, но все-таки самая прекрасная часть Старого города, – думала Лена, – на другом берегу, там, за мостом.
Она хотела выйти
