– Привет, извините! – весело произнес ломающийся юношеский голос.
Тая вздрогнула, поняв, что обращаются к ней, хотя и не разглядеть, кто именно. Манера говорить была не Оськина – какой-то другой юнец, наверное, старший сыночек из этой безумной семейки.
– Не мешаю вам, ничего? – спросил он, и на ногу ей опустилась тяжелая сумка.
– Немного мешаете, – Тая попыталась выпутать из волос усики огурцовой рассады. – И на ногу вы мне сумку с котом поставили.
– Разве? – удивился юношеский голос. – Ничего, он не кусается. Только орет громко. Котов любишь?
Неожиданный переход на «ты» от существа, облик которого надежно скрывался за огурцово-помидорными зарослями, вызвал недоумение.
– Как их не любить? – Тая осталась спокойной, решив, что сейчас не время и не место возмущаться. – У меня дома кот живет, Бандит его зовут.
– Здорово! – обрадованно отозвались из-за зарослей рассады. – А этого зовут Рыжий, он у нас огурцы жрет. Только созреет огурец в теплице, этот подходит и – хап, надкусит. Ой, мать тогда оре-ет…
Слово за слово, и они разговорились. Болтать и заговаривать зубы этот паренек умел прекрасно: Тая внезапно начала рассказывать про дачу своей тетки, куда свозится каждую весну барахло, которое жалко выкинуть. И лишь отлежавшись пару лет, этот хлам с чистой совестью отправляется на местную помойку. Рассказала и про неспособность вырастить хоть что-нибудь в покосившейся теплице, которую строил еще дядя Шурик много лет назад…
– Желтеют они у моей тетки. – Тая погладила ногтем зеленый листочек, вдруг удивившись, что под листиком показал бочок крохотный огурчик, такой шипастый и ярко-зеленый.
– Угощайся, – предложил собеседник. – Вкусный, особенный сорт, у вас с теткой такие никогда не вырастут.
Тая, поблагодарив, хотела отказаться, но неожиданно согласилась, осторожно отрывая огурчик от ветки. На вкус он был хрустящий, сочный и душистый, будто само лето.
Перед глазами пронеслось видение: летний лес, заполненный птичьим перезвоном. Вдалеке слышна кукушка, легкая дымка плывет над травой, и повсюду ковер ягод в густой траве, насколько видит глаз. Темно-красные шарики брусники в блестящих листьях, нежная земляника на тонких стебельках, черничник с крупными сизыми ягодами…
– Угощайся.
Ей протянули горсть ягод две широкие загорелые ладони. Чьи ладони – не разглядеть, так слепит яркое солнце. Малина растаяла во рту, оставив жаркое послевкусие, приятно горчила на языке брусника.
– Расскажи, что тебя тревожит, – произнес ее невидимый собеседник. – Ты ведь из рода некромантов?
– Да… – Тая кивнула, вдруг ощутив волну какого-то странного доверия и желания рассказать все, поделиться, выплакаться.
Слова ее лились потоком – и про отца, к которому она ехала сейчас неизвестно куда, ведомая остатками демона, и про свои страхи и идущего к ней убийцу, и про Макса.
– Я боюсь его потерять, понимаешь? – Тая схватилась за две эти загорелые ладони, сминая в них ягоды. – Что делать? Я вообще всего боюсь. Может, я не хочу быть заслоном мира от всех этих демонов. Меня, что, кто-то спрашивал, чего я сама хочу? Убийца этот, он как что-то страшное и отдаленное, но ведь он все равно меня настигнет. Отказаться от битвы – и погибнет отец, совсем умрет, я же не знала ничего… А Макс, поймет ли он?
Потом она долго, очень долго и обстоятельно рассказывала, что никогда не видела родителей, и, уж конечно, никогда не видела дальних родственников. Разве что сгинувший неизвестно куда дядька, о котором в Некромантии ходила дурная слава. Об этом она говорила особенно долго, даже устав, и раз в сотый поклялась, что в неяви нет, нет Георгия Темнича, только его брошенная в беспорядке башня…
– Мы собирались жить вместе, все уже было решено, – шептала Тая. – Я уже не представляю свою жизнь без Макса. И вдруг все меняется, потому что я сама виновата. Мне нужно было штудировать все эти книги, которые дали на кафедре, а я просто разрывалась между тем миром и моим, где школа. Я бездарь в этой черной магии, понимаешь? Я хочу выйти вечером на перекресток, оглянуться и не видеть ужаса за спиной! Я хочу жить как все, без страха… Ты ведь понимаешь меня?
Собеседник понимал, кивал и успокаивал, пока вдруг руки его не дернулись, и Тая вскрикнула, потому что ягоды посыпались прямо на нее. Протяжный гудок электрички донесся откуда-то, нарастая, будто она неслась в этом лесу совсем рядом и вот-вот вылетит на поляну.
– У вас же огурцы были и рассада, откуда брусника и малина?! – вдруг опомнилась Тая, и лес мигом превратился в листья рассады, в которой она принялась путаться, выдирать с волос огуречные усики и листья, чтобы увидеть наконец-то лицо собеседника.
– Лови! – звонко крикнули ей будто сразу несколько веселых голосов.
В лицо полетели белые бабочки – первые весенние капустницы. Зачем-то было нужно поймать хоть одну, и Тая заметалась, размахивая руками. Бабочки ускользали, трепыхаясь между пальцами, а потом дрема слетела окончательно.
Никакой шумной семейки с рассадой и котом рядом с ней не было.
Вокруг был все тот же вагон электрички, и пассажиры глядели на нее сурово, как смотрят на того, кто сначала дремлет, а потом начинает кричать и размахивать руками, ловя в воздухе что-то невидимое.
Сон, ну конечно же! Но сон был не простой, ведь никогда еще сны не были такими явными и похожими на реальность. Тая стыдливо отвела глаза, когда какая-то девушка со смехом что-то сказала своему парню, поглядывая на нее.
А ведь тетя Вера предупреждала, что не нужно звать на помощь кого-то из Тайномирья и что они опасны. Ведь выложила она кому-то неизвестному все, что знала о своей семье, которая крайне заинтересовала невидимого пришельца с той стороны. Как использует эту информацию визитер из Тайномирья – а вдруг всему Братству Некромантии во вред?
«Тетя Вера ведь предупреждала, нужно было ее послушать… Тайномирье нам не друзья, и никогда не нужно звать их на помощь. А я позвала, потревожила эти Петькины карты. Вот ко мне и прорвались, вытащили у меня всё, что хотели знать. А помощи я не получила никакой», – Тая с досадой терла виски ладонями, все еще сгоняя с себя липкую дрему. Даже сейчас вкус спелой малины таял на губах, что за чертовщина?
Османтус тоже был не в восторге: четверо его тел стояли у дверей вагона и озадаченно пялились на нее, почесывая в затылках.
– Сбрендила, коза? – покрутил у виска один из них.
– Вот не смей так со мной разговаривать, – Тая показала ему кулак. – Где выходить? Сейчас выходить, ну?!
– Тпру, не запрягла… – проворчал Оська, как всегда, не отвечая на вопрос, но отворачиваясь к дверям, за которыми медленно подъезжала платформа пригородной станции
