– Вы идете? – спрашиваю я у пикси.
Хоть они и странные, их общество меня успокаивает. Я пускаюсь в путь по левой тропинке, и за моей спиной шелестят листья. Я шагаю широко, избегая колючек на земле. Мои спутники идут следом, их маленькие фонарики качаются, и я представляю, как забавно выглядит наша процессия.
Будь здесь Джеб, он придумал бы для пикси какое-нибудь смешное прозвище.
Мне грустно, но не очень. «Джеб, ты только держись. Я иду».
В саду стоит мертвая тишина, только дождь шумит над головой. Я уже готова заговорить с моими спутниками пикси, может быть, даже с растениями. Тишина не такая, какой я ее представляла. Много лет я пыталась заглушить голоса цветов и насекомых, страстно желая вписаться в нормальный мир. Но теперь я начинаю думать, что эти голоса понадобятся мне, чтобы вписаться в собственную шкуру. Чтобы стать собой.
К своим крыльям я питаю такие же чувства.
Я летела.
Летела.
И мне не было страшно. Я чувствовала себя сильной и свободной. Живой.
Словно отвечая на мои мысли, левое крыло повисает и стукает меня по голове. Я отталкиваю его за спину, разворачиваюсь и иду обратно, глядя на своих спутников.
– Почему я постепенно начинаю чувствовать себя здесь как дома? – спрашиваю я.
Пикси замедляют шаг, но не отвечают. Тот, на котором, как шарф, надет мой пояс, улыбается жутковатой улыбкой. Тридцать с лишним пар глаз, похожих на металлические пуговицы, любопытно блестят под полями касок.
Слова Морфея о потерянном детстве Алисы не дают мне покоя, как звук текущего крана. Кое-что не складывается: слова Алисы, что ее много лет держали пленницей в клетке, и родимое пятно, которое пропало, когда она состарилась. Морфей что-то скрывает. Если бы только я могла остановиться и подумать…
Далекий раскат грома снова заставляет меня обернуться. Я сбилась со счета, сколько раз мы с моей свитой повернули налево, но эта тропинка кажется длиннее остальных. Я останавливаюсь возле арки, самой высокой и светлой из всех, что я здесь видела. Наверняка за ней выход.
Пикси исчезают в зарослях. Не важно, пойдут они за мной или нет. Ничто не помешает мне покинуть сад.
Моя решимость слабеет в ту секунду, когда я прохожу через арку.
Сапоги, цепочка и катушка падают наземь.
Впереди изгибается туннель, сплошь переплетенный густой паутиной, которая испещрена точками янтарного света.
Однажды в Плезансе, после летней грозы, я увидела на дереве паутину, на каждой нити которой висели дождевые капли. Солнце пробилось сквозь облако, и капли как будто загорелись.
Точно так же выглядит и эта штука, только увеличенная в тысячу раз. Но на гигантской паутине висят не дождевые капли, а розы – прозрачные, как хрусталь, размером с кочан капусты. Пахнут они не так, как в нашем мире. Они издают пряный запах, с ноткой кислоты, точно осенние листья.
Я захожу глубже в туннель. Огоньки пульсируют, как живое сердце, в гипнотическом ритме. Над головой прокатывается очередной удар грома, а по земле ползет туман, похожий на белый ковер. Как в фильме ужасов.
Я придвигаюсь ближе, завороженная электрическим мерцанием света в серединке каждой розы. Я узнаю то, что вижу; точно так же я чувствовала себя, когда прорезались крылья. Свет внутри цветов – остаток жизни. Это и есть сад, где Первая Сестра ухаживает за душами. Я стою посреди покойников Страны Чудес.
Здесь священная земля. Неудивительно, что пикси не последовали за мной. Враз лишившись мужества, я отступаю.
Кто-то шепчет: «Не страшись. Подойди ближе, прекрасное дитя. У меня есть то, что ты ищешь».
Я замираю и тихо спрашиваю:
– Чешик?..
Сомневаюсь, что задачка настолько проста.
«Этого изменника ты здесь не найдешь. Но я могу оказаться гораздо полезнее…»
Голос исходит от одной из роз. Ее прозрачные лепестки слегка окрашены алым. Она похожа на витраж. Я наклоняюсь и заглядываю в серединку цветка, ожидая увидеть твердую гладкую поверхность. Но вместо этого мои пальцы нащупывают мягкий бархатистый пушок, который покрывает лепестки. Он светится и напоминает какое-то диковинное оптоволокно.
Словно отвечая на мое прикосновение, свет делается ярче и вдруг принимает форму лица – пугающе реалистичную, вроде тех камей из белого дыма, которые выдувал Морфея, куря кальян.
– Наконец он нашел тебя, обладательницу моей шпильки, – шепчет лицо и хмурится. – Я думала, у тебя будут рыжие волосы… впрочем, не важно. Цвет мы можем поменять. Ты будешь красавицей…
Я машинально касаюсь рубиновой шпильки, и слова застывают у меня на языке. Татуированные глаза женщины похожи на мои, и я смутно узнаю ее, но не могу припомнить, кто она такая. Прежде чем я успеваю отойти от цветка, свет отделяется от него, волной устремляется ко мне и проникает в пальцы. Словно миллион пузырьков проносится по моим венам; они начинают светиться под кожей на тыльной стороне рук и кажутся зелеными. На каждом изгибе они выпускают листья и становятся больше похожи на ветви, чем на кровеносные сосуды.
А потом, так же внезапно, они обретают прежний цвет, как будто ничего не произошло.
Возможно, мне померещилось. Впрочем, ощущение инородного присутствия было вполне реальным. На минуту кто-то проник в мое тело.
Роза трескается и вянет у меня в руках. Как только она умирает, тысячи окружающих цветов принимаются дрожать на своих паутинных шпалерах. И все одновременно что-то шепчут.
От шума раскалывается голова. Я затыкаю уши. Бормотание превращается в жуткий визг, как будто кто-то взял смычок для виолончели и провел им по школьной доске – туда-сюда, несколько раз – и этот звук рвется из динамиков, которые включены у меня в мозгу на полную мощность. Я с криком падаю на колени.
– Клетка твоя, – сквозь хаос пробивается певучий женский голос.
Когда она проходит мимо, ее шуршащие юбки касаются моего рукава.
Длинные бледные пальцы тянут за паутину, которая окружает расколотую розу, перебирая тонкие нити с ловкостью арфиста.
Прочие цветы, всё еще дрожа и бормоча, постепенно затихают. Крики превращаются в чуть слышный шепот.
Я смотрю женщине в лицо и
