Глава 18
Итак, когда появились первые крестьянские дома с соломенными крышами, мы с Толей легко очнулись от упоительной нашей езды, присели в телеге и завертели головами, чтобы хорошенько рассмотреть деревеньку, в которую нас привез Егор. Кстати, о себе я подумал, что при желании смог бы крутить головой, как пропеллером, да и на многое другое, странное и абсурдное, был бы способен. Однако что-то не позволяло мне заниматься этими извращениями. Хотелось здесь в раю, хоть убей, оставаться существом человекоподобным. Так, наверно, какой-нибудь чувак с транссексуальными наклонностями, не смотря на запрет, не может, хоть убей, не иметь на себе хоть какой-нибудь дамской или на худой конец яркой тряпки или детали женского туалета, чтобы чувствовать себя тем, кем должен был родиться, да по какой-то причине не в то тело влез. На проклятом западе он мог бы себе поменять пол, да хотя бы просто не снимать юбки и прочего женского белья. Впрочем, я и в нашем совке встречал пару раз в сумерках одиноких мужчин на высоких каблуках и в соответствующих тряпках. Знакомый лейтенант рассказывал о своем бывшем командире батальона полковнике, который обращал на себя внимание кой-какими странностями подобного рода. Он активно участвовал в художественной самодеятельности части, что-то вроде театра сам организовал и брал себе исключительно женские роли. А однажды, когда он свалился с инфарктом и приехала скорая, врачи, сняв с полковника мундир, обнаружили под ним неуставное женское белье, розовое с кружевами. Я думаю, такие души нашли себе покой здесь в раю и стали теми, кем так навязчиво хотели быть всю земную жизнь.
Деревня была типичной райской, чудной, живописной, словно списанной с картины талантливого русского художника. Нет, домишки крестьян вовсе не были ровными и даже далеко не все обшитыми и покрашенными – это было бы не экзотично. Однако они выглядели крепкими и надежными, с резными ставнями, с огородами и даже цветниками. Скот, лошадки, телеги, старинные на вид резные колодцы, стога сена, поленницы – все это, само собой, то здесь, то там присутствовало и создавало правильный колорит. Грязи и нищеты не было, но и неестественной для сельской местности симметрии и пластмассового совершенства не присутствовало, что было очень правильно. С чего бы этому быть здесь в деревне, хоть и райской. Хотя был и перебор – где-то я заметил кучи навоза. Воздух (если это воздух) деревни соответственно тоже был насыщен привычными деревенскими ароматами, исключая только неприятные запахи. Это удивило: значит, лошади и скот в этом смысле благородней людей, им можно здесь в раю испражняться. Хотя вряд ли это души лошадей – все то же совершенство райской бутафории, рожденной чьими-то мыслями и мечтами, сохраненные в чьей-то памяти из детства и перенесенное сюда. Крестьяне (тоже бутафорные) были одеты, как герои киносказок или артисты русского фольклорного жанра. Как и в свободных колхозных деревнях, мимо которых проезжали мы с Толей некоторое «время» назад, так и здесь в неволе, все были трезвы, счастливы и улыбчивы, чем-то занимались будничным, косили траву, строили, запрягали или распрягали лошадей. Стояли в очередь к кузнецу со своими лошадьми. Пастухи гоняли скот туда-сюда. В поле работали жнецы. Иные отдыхали, устав, видимо, от работы, пили молоко из кувшинов, ели хлеб и овощи, которые в белых узелках приносили им жены или старшие дети. Где-то неподалеку на ровной лужайке красавицы-девушки в красных сарафанах водили хороводы и пели дивные народные песни. Дома были разбросаны, а не стояли рядком, как в советских деревнях – вдоль дороги. Вскоре на вершине чуть заметного холма мы увидели большой деревянный барский дом о четырех, тоже деревянных, белых колоннах с двумя гипсовыми львами впереди на просторном крыльце. Вокруг дома возвышалось полдюжины каких-то дивных построек, флигелей и т. п. Позади дома просматривался небольшой парк с беседками и аллеей посредине, ведущей к пруду. По двору носилась прислуга – проворные краснощекие девки, бабы и мужики. Все были заняты, таскали самовары, дрова, ведра с водой, мешки с чем-то и корзины. Егор оставил нас неподалеку от дома. Толя дал ему пятиалтынный, каким-то волшебным образом оказавшийся в кармане его сюртука. Егор с удовольствием принял монету, снял шляпу и поклонился, не слезая с телеги. В трактир поедет, – подумал я.
Мы подошли к дому и тотчас увидели чуть в стороне от дома хозяина-барина. В домашнем халате, с ночным колпаком на голове и в красочно расшитых турецких туфлях с загнутыми носами Порфирий Карпович Иванов-Сухоруков чем-то увлеченно был занят в голубятне. Мы направились к нему. Внезапно подбежали две борзые собачки, обнюхали нас и дружелюбно потявкали. Барин нас заметил и, отбросив голубя, который тотчас вспорхнул вверх, спустился вниз по лестнице и поспешил в нашу сторону.
– Ах, Анатолий Михайлович, батюшка мой, соседушка, неужто вы? – суетливо заверещал он на ходу, отгоняя любопытных собак. – А я и не ждал вас. Ей богу не ждал. Вот, полюбуйтесь, в чем гостей встречаю. Уж не обессудьте.
– Без
