Серебряный серп луны, плывущий над ними в недосягаемой вышине, превращал ночное путешествие через равнину в сомнительное удовольствие. Над головой не было ни облака – только черный простор, усыпанный осколками звезд. Вокруг, словно ржавые корабли, возвышались охристые утесы; их зазубренные каменные мачты упирались прямо в сияющие небеса. Лошади начали спускаться по извилистой тропе – та должна была привести их к Солему на дальних окраинах Квандуна. Кель Джеруанский, капитан королевской гвардии, бывал здесь лишь однажды, но помнил простые одеяния жителей пустыни, их покрытые головы и тихие шаги.
За последние несколько дней они так и не встретили никаких признаков вольгар – ни гнезд, ни гниющих туш, ни обычного для них смрада или хотя бы случайно оброненного пера. Кель с недоумением вспоминал слухи об опустошении в Солеме, которые настигли их на границе Бин Дара, но в воздухе и правда чувствовалось что-то странное. Верный Луциан то и дело беспокойно всхрапывал и норовил свернуть с тропы, не желая спускаться дальше.
Насколько проще было бы, обладай Кель способностью королевы Ларк повелевать и сокрушать одним словом! Но вместо этого ему и его элитному отряду приходилось вновь и вновь прочесывать провинции королевства – Фири на севере, Бин Дар на западе, Билвик на востоке и обратно к столице, – добивая вольгар самым простым и грязным способом: клинком. Последние два года он провел в седле, разрушая то, что осталось от армии птицелюдей, которые не так давно едва не уничтожили весь Джеру.
Когда до Келя дошли слухи о стаях вольгар в утесах Квандуна, он вновь покинул столицу – как ни странно, благодарный, что для него нашлось занятие. Тирас, его сводный брат и король Джеру, показал себя прекрасным правителем – особенно теперь, когда над ним не довлело проклятие, так долго удерживавшее рядом с ним Келя. Они редко разлучались с тех пор, как Тирас занял место отца – юный, Одаренный и лишенный какой-либо поддержки, кроме незаконнорожденного брата. Но Тирас больше не нуждался в Келе. По крайней мере, не так, как раньше.
Кель не хотел богатств. Не жаждал власти и статуса. Не мечтал о владениях или хотя бы месте, которое мог бы назвать своим. Пускай он был старше брата, он никогда не завидовал Тирасу – законному сыну и наследнику престола. Тот принял груз ответственности с выдержкой и смирением, которых Келю недоставало, и чаще всего он бывал счастлив, созерцая спину ехавшего впереди короля или забывшись в пылу боя. Он всегда знал, кто он. Может, и не гордился этим особо, но знал.
Он был бастардом, внебрачным сыном покойного короля Золтева и служанки по имени Кора, которая одно время согревала постель его величества. Очень недолгое время. Она умерла при родах, и имя Келю дала повитуха: крик младенца напомнил ей клич кельской совы, который та издает перед атакой.
Но человек не определяется только происхождением. Его сущность не сводится к мечу, его размерам или боевым навыкам, и все, что Кель о себе знал, рухнуло и переменилось за один последний год. Ему пришлось принять ту часть себя, которую он прежде отрицал. Он был Одаренным. Одним из них. Одним из тех, кого он так боялся и ненавидел.
Осознание далось нелегко. Он словно всю жизнь боролся с морем, только чтобы обнаружить у себя чешую и жабры и понять, что родом он из морских глубин, а не ставит сети на берегу. Он больше не знал, кто он или в чем заключается его предназначение. А может, знал, но не мог смириться.
Ночью стало холоднее. После восхода солнца их снова оглушит жара: Квандун любил крайности. Нестерпимый зной днем и такой же холод ночью, устремленные ввысь пики и плоские равнины, короткие яростные дожди и следующие за ними периоды засухи, которые подчас длились месяцами. Жители Квандуна были пастухами и собирателями, ткачами и гончарами, но почти ничего не выращивали сами – не могли. Кель опять задумался о гнездовьях вольгар. Обычно они предпочитали топи. Если птицелюдей заметили в деревнях Квандуна, должно быть, они и правда дошли до крайнего отчаяния.
Внезапно с обрыва над ними раздался жуткий вой, и Луциан споткнулся от испуга.
– Стоять! – скомандовал Кель, и его люди немедленно подчинились: руки на эфесах мечей, глаза обшаривают каньон в поисках источника звука.
Наконец тьма шевельнулась, и на отвесной стене справа начали проступать остроконечные фигуры. Солем лежал за ними, но это оказались не деревенские дозорные, а всего лишь волки, чью ночную охоту они потревожили. Стая снова подняла вой, и лошади задрожали.
– Там кто-то есть, капитан, – вдруг заметил один из солдат, вглядываясь в темноту у подножия самой высокой скалы. – Мертвый или раненый. Волки хотят его забрать.
– Если это вольгар, он один, – сказал Джерик. – Волки не посмели бы сунуться к стае.
– Это не вольгар, – возразил Кель, но все-таки спешился и обнажил меч. – Айзек, Петер, Гиббус, оставайтесь с лошадьми. Остальные – за мной.
Отряд крадучись двинулся через кусты и сухую траву. Между бледными скалами действительно что-то было – что-то скрытое изменчивыми тенями. По воздуху прошла темная рябь, словно затрепетало на ветру крыло вольгара, – и Кель застыл, побуждая своих воинов сделать то же самое.
Видимо, тишина пришлась волкам не по вкусу, потому что с обрыва опять раздался одинокий вой, к которому вскоре присоединились голоса собратьев. Однако тени под стеной не шевельнулись, а рябь не прекратилась, и Кель двинулся дальше, не сводя глаз с подрагивающей темноты.
Еще несколько шагов, и луна разоблачила секрет. То, что они сперва приняли за крыло вольгара, было одеянием женщины, которая безжизненно скорчилась под обрывом. Даже во мраке ее волосы полыхали темным огнем – рыжие и обагренные кровью. Она лежала на спине с закрытыми глазами, и овал ее лица был так же бледен и недвижим, как и скалы вокруг. Руки женщины были раскинуты, словно, падая, она пыталась ухватиться за воздух.
Спина ее была странно изогнута, а одна нога подвернута под себя, но платье выглядело целым, и Кель не смог разглядеть
