Нис не принимал участия в бытовых проблемах лагеря. Он пытался вызвать элементаля воды, рассудив, что совокупной мощи его с Посохом должно хватить не только на призыв элементаля, но и на долгий и надежный его контроль.
Белый опять посмотрел на Марка, так и стоящего в своей Сумеречной Форме, – говорит, что так проще, так – легче. Но так и опаснее. Марк, как предупреждал Старый, мог стать – Мраком. И из друга превратиться во врага, даже не заметив этого.
Торжественный вопль Ниса возвестил, что у него получилось. Белый обернулся. Даже ему было интересно. Магов, способных призывать элементалей, было очень мало. Очень. Потому их и называли «повелителями магии». Повелителей было настолько мало, что Призыв начал забываться, начал считаться утерянным искусством.
– Танец Клинка, элементаль, – просипел Зуб, умудрившийся получить сегодня еще одну смертельную рану. – Да, определенно, ради этого стоило пару раз умереть. Командир, ты, и правда, Воитель Триединого во плоти!
– Сплюнь, – посоветовал Белый своему воеводе.
Да-да. Именно так воспринимал Белый Зуба. Как воеводу, как своего первого помощника в походе, свою правую руку. И на данный момент не видел ему замены. А Зуб все норовит умереть!
Как и сам Белый. Белый покосился на огромное, и уже не опасное, тело Паладина Тьмы, выброшенное Марком посреди лагеря и теперь питающее его своей Тьмой.
– Подойдет, – улыбнулся Марк, кивая на тело и доспех, который не способен носить ни один воин. Воин-человек.
– Если ему намекнуть, что от него псиной прет, даже маловат будет! – ответил Белый.
Они рассмеялись, ударив по рукам. Они все так же понимали друг друга с полуслова, будто меж ними сохранилось Единение.
К сожалению, оба они чувствовали и боль Пятого.
– Милый! – надула губы взъерошенная Ворониха, выглядящая довольно нелепо с этой стоящей копной волос, но от этого не потерявшая своего очарования. Высушенные магией волосы искрили, стояли дыбом и не укладывались ни в какую прическу. Даже толстый канат косы не мог их присмирить. А окончательно испорченное свадебное платье стало набором тряпок грязно-красного цвета, больше показывая тело мага крови, чем скрывая его.
И не у одной Воронихи такое затруднение с волосами. Магическая сушка, буйство магии вокруг не только окисляли воздух, но и вызывали накопление статических зарядов на всем. Даже у Белого шлем стал тесный – волосы стояли дыбом. А вид взъерошенной Синьки вызывал смех Белого и Корня – и обиду самой Синьки.
– Я тоже хочу такого же! – продолжила Ворониха, тыкая пальцем в плывущего сквозь ливень элементаля воды.
Белый увидел панический взгляд Ворона, обращенный на него. Белый знал, что этим Ворон просит запретить его дочери подобные опыты. Но Белый усмехнулся.
Вся эта свадебная компания здесь, в Пустошах, выглядела довольно нелепо. Безумно дорогие наряды – боем, ливнем, грязью и магической сушкой – превратились в совершенно убогий набор дорогостоящих и непрактичных тряпок. Парадный доспех Медведя не смог сдержать ни одного копейного укола. Медведь, истекая кровью, на одной силе воли смог дойти сюда. И только тут упал и заслужил от Синьки очень нелестное определение своих моральных и умственных качеств:
– Тупорылый осел!
Но вот чего никто не ожидал, так это того, что после заживления ран, Медведь покрасит лицо кровавым крестом.
– Владыка? – вопросительно обратилась Ворониха.
– Попробуй, – кивнул Белый, твердо смотря в глаза ее отцу. Ворон опустил глаза.
– Маг, вынашивающий одаренного ребенка, обычно сильно прибавляет в Силе, – сказал Белый, повернувшись к Воронихе и смотря ей прямо в глаза, упрямо игнорируя ее глубокий вырез, скорее – разрыв платья, от горла до пупка. – Ты уж извини меня, но для меня – не тайна кровь твоего плода. Потому – пробуй!
И чуть тише:
– Нужно больше повелителей. Больше и – разных!
К Воронихе сзади подошел Сумеречный Марк, обнял ее, пропустив руки под ее руками и положив свои ладони ей под грудь, на узел магических токов тела – Сплетение Светила, которое Старый называл солнечным сплетением. Излишне живая и самостоятельная тень Марка окутала их обоих.
И до самого темна они смотрели, забыв про усталость и голод, про боль и жажду, как два элементаля – светло-синий элементаль воды и кроваво-красный элементаль крови, водя хоровод и танцуя, – уничтожали Бродяг. Соревнуясь в извращенной выдумке своих хозяев – в способах убийства бывших людей, в их хитроумности и зрелищности.
Это было очень страшное, очень волнующее зрелище. С последними лучами светила элементали обнялись, сливаясь воедино, хотя все до одного старые трактаты всех до одного магов настаивали, что элементали несовместимы между собой. И испытывают друг к другу нескрываемую ненависть.
Наступила ночь, которой никто из встречавших утро в этой Пустоши не надеялся дождаться. И люди стали забываться тяжелым, но счастливым сном. И не были им помехой ни многочисленные магические светильники, развешенные повсюду и плавающие в воздухе, ни шум пьяной гулянки.
Пока эта «пьянка» не пришла к ним – ногами, разбудив, и не вовлекла их – в отрыв загула.
Марк достал из Мешка обратно все украденное им со свадебного стола. Все блюда и напитки «лучших мастеров стряпни по эту сторону гор»! И пир горой продолжился. В усеченном составе, но с новыми участниками.
Всю ночь лагерь взрывался хохотом после очередной байки, выл песни, грохотал ногами свадебных плясок на повозках, рыгал в темноту излишком вина.
Белохвост, тоже изрядно пьяный, все никак не мог понять, как можно так упиться небольшим, тем более – неполным, бочонком вина. И только утром оказалось, что пустых бочонков три. Тот – самый маленький. И два больших. И все – пустые.
К утру успели все побрататься по нескольку раз, смешивая кровь разрезанных ладоней, целуя и обнимая друг друга, как братья родные.
Но не заметили пропажи молодоженов.
Белый, не скрываясь, обнимал Синьку и влезшую под руку и самым наглым образом положившую руку Белого в вырез собственного платья Ворониху-младшую. Синька, не привыкшая к вину, в упор этого не видела, рассказывала молодой Воронихе, какой их командир – великий воин, стараясь вжать в костлявое тело Белого как можно больше поверхности собственного тела.
Но это видел Корень. А циркач не только был привычен к вину, но и был себе на уме. Потому, обнимая очаровательную сестричку милосердия и со смехом распутывая ее многочисленные юбки и завязки, не упускал из виду поползновения Воронихи на честь его сестренки и ее избранника. А лишь потом – из соображений безопасности Белого, как своего командира.
Стоит ли удивляться, что младшая Ворониха проснулась не в объятиях Белого, как задумывала, а головой на груди ловкого циркача, на которого вчера внимания обратила бы не больше, чем на слугу или стражника.
Медведь, ожидаемо спал головой на животе своего старшего мечника. При всей его физической мощи, при его несгибаемой воле, пьянел он
