А я ошибся. Сделал неверный вывод из случайных предпосылок, не обладая железными доказательствами. Штаны, винтовка, финка. Прибалт. Ну да. Я ещё и расист. Первое подозрение – прибалт. Забыл, что прибалты-снайперы это из другой оперы. Из другой войны. С Кавказа. Войны, которой ещё не было. Попутал. Заплутал во временах, патрульный времени, нах!
Шёл я, понурясь, механически переставляя ноги. Тяжесть свершённого мной раздавила меня. Нелепость ошибки, невозможность ничего изменить, ничего исправить уничтожала.
– А? – спросил я, поняв, что это у меня что-то спрашивают.
Старшина роты. И он выжил. Смотрит сейчас на меня, ждёт ответа.
– Обещаешь не сбежать? – опять спросил он, поняв, что я не услышал вопроса.
Я горестно усмехнулся:
– Куда мне бежать? Нет. Не побегу. Во-первых, некуда бежать, во-вторых, незачем. Каждый должен ответить за свои ошибки. Я – ошибся. Да так, что просто… Нет, не побегу. Нет мне прощения. Пусть расстреляют. И поделом.
– Вот даже как? – присвистнул старшина.
– Хуже. Понимаешь – ещё никогда я не считал себя виновным. Никогда! Да, я косячил! Но никогда фатально. Всё можно было исправить. Вот плен взять. Ну, попал. Так не сдался же я в плен! Взяли меня беспомощного! Да, допустил, виноват! Но знал, что можно исправить! Бежал, вышел, сдался, штрафник – всё это техническая сторона, технология исправления. А тут – не исправить! Не вернуть человека!
– М-да. Он того снайпера из обычной трехлинейки перестрелял. Стрелок от бога! Поэтому ротный всего его и одарил. Теперь локти кусает.
– Он-то локти! А я хоть стреляйся! – кричу я и смотрю на кобуру старшины. Успею!
– Даже не думай! – старшина очень резво накрыл свою кобуру рукой. – И что это даст? Одного стрелка потеряли, ещё и ты руки на себя наложи! Кто врага будет гнать?
Я усмехнулся:
– Какая разница – сам или расстрельная команда?!
– Ну, рано ты себя судишь. Раньше трибунала.
– Что мне суд трибунала! Я сам себя осудил – что мне суд!
– А ты опять по той же скользкой тропе пошёл? Себя вознёс над другими?
Я вскинулся – и сдулся. Прав. Прав старшина. Это причина ошибки. Ведь почему я так спешил прибалта завалить? Надо было мне побыстрее изменника прибить, а то суд дяди Ёси слишком мягкий. Поживёт в Сибири пару десятков лет и поедет в Америку книги писать. А потом я буду зомбированному его пропагандой пареньку бластером грудь прожигать. Не дам! Гнид надо давить! Так же я подумал? Мудрее Сталина себя посчитал.
Теперь вот иду, раздавленный.
– Благодарю, отец. Вправил мозги.
– Вот! Жди суда. Застрелиться – легко. Жить с этим – сложно. Жить и помнить. Каждый день – помнить! Жить за себя и за того парня. Биться за себя и за него! На урок! Понял?
– Понял.
– Вот и ладненько. Давай руки.
Он развязал меня. И тут же мне на плечи водрузили миномётную плиту – тащи, как на Голгофу! Чтоб слово с делом не расходились.
– Старшина, а как вы уцелели?
– Мы в овраги отступили – там и держались.
– А-а, вон что! Я как глянул – думал – пипец роте. А вас вон как много выжило. Сколько, кстати?
– С тобой – семнадцать. Было – восемнадцать.
Я вздохнул.
– Это мы ещё раненых отправили. Раненых – под сотню. Враги как нас с дороги убрали – больше и не обращали на нас внимания. А вот как вы выжили?
Я стал рассказывать. Старшина оказался хорошим собеседником – слушал внимательно, вопросы задавал – направляющие и уместные.
– Так что повезло нам, – закончил я.
– Как и нам, – кивнул старшина.
Так за разговором и дорога короче.
– А куда мы идём вообще? Я-то понятно, а рота?
– В штаб армии. Там будут нас переформировывать. Вообще-то это секретные сведения, но тебя же расстреляют, тебе можно. Ха-ха-ха! Ты своё лицо видел? Стреляться он собрался! Ха-ха! И ещё из моего ствола! Ха-ха-ха! Ха-ха!
Он хлопнул меня по плечу так, что я аж качнулся – вот это силища в старшине! Меня! Чуть с ног не сбил! Со всем моим усилением, проведённым пришельцем Пяткиным! Пока я втыкал от удивления – его и след простыл.
Вот уж истина слова учителя Оби Вана, Квай Гона: «На каждую крупную рыбу найдётся рыба крупнее». Так-то! Нос-то задирать!
Но скучать у меня не получилось – меня окружили бойцы штрафной роты. Остатки роты. Все. Даже ротный – в пределах слышимости. Уши греет.
– Дед, как ты это делаешь? – спросил Егор. Наверное, делегированный, как самый дерзкий.
– Что именно? – уточнил я, перекладывая плиту миномёта на другое плечо.
– Как ты можешь так ускоряться, когда захочешь? Так-то увалень увальнем, как медведь, неспешный весь, основательный, а как прижмёт – как пчела лётаешь! Я когда увидел первый раз – на полустанке, подумал, что показалось. А потом ты, как ветер, носился по полю боя. Каждый бой. И стреляешь из пулемёта! Треть ленты – два десятка трупов!
Вот как! Я думал, что меня никто не видит – всем некогда. Я никого не вижу – меня никто не видит. А оказывается, я – на главной сцене. Под светом софитов.
– Я не знаю, – пожал я плечами. Почти пожал – плита миномётная тяжёлая.
– Да ладно, Дед! Чё ты, в самом деле? Тебя расстреляют – и никто не узнает. Нам бы всем пригодилось! Даже Лошади! Скажи, конь педальный, хотел бы от пуль уворачиваться?
Я что, от пуль уворачивался? Как Нео? Не помню такого.
– Ну, правда, мужики, не знаю я, как! Всегда так было. С детства. Всегда от собак убегал, через заборы только так перепрыгивал. Тут одно «но» – испугаться мне надо. Основательно так, чтоб аж кипяток по жилам! Или разозлиться. Чтоб крышу сносило от ярости – тогда и становится так, что всё вокруг замедляется. А я, соответственно – наоборот. Ускоряюсь.
Смотрят друг на друга. Чуют же, что не вру.
– С испугу чего только не наворотишь, – кивнул Егор, – у нас на селе бабка одна была. Совсем древняя-древняя. Лет шестьдесят. Ходила вот так, – он согнулся пополам, – из дому уже редко выходила, по двору – с палкой. Летом дело было – все в поле. Одна она была. А дом возьми и загорись! Так она сундук кованый со своим скарбом выволокла. Бегом! Мало из дому – через дорогу! Мы потом вчетвером упузырились его с места сдвинуть!
– А дом что? – спросил библиотекарь.
– Сгорел. До осени новый поставили. Всем миром. При чём тут дом?! Ты слышал, что я тебе, овца, говорю? Бабка – смогла, а четверо молодых парней – едва пупки не развязали.
– Вот мне один знакомый лётчик историю похожую рассказал, – сказал появившийся старшина, – было это ещё во время истории с полярниками. Они как раз сели на льдину…
Ничего себе, знакомые у него! Там
