Вскоре по возвращении пластунов из поиска к хорунжему подошёл лейтенант Мешков.
– С просьбою я к тебе, Тихон Андропыч… – начал он. Казак приосанился и в очередной раз отъюстировал усы, хотя они в этом не нуждались. – Дело тут такое, понимаешь ли, сын у меня родился…
– Ну так поздравляю, Михал Григорьич! Крестили уже? – Владимиром. Но вот в чём закавыка: Марья Захаровна сильно Таточке помогла. Хочу в ответ подарок сделать. Что присоветуешь?
– Подарок, говоришь? Хмм… А совет, пожалуй, дам. Она высоко ставит зелёные каменья, только прозрачные. Считает их за величайшую ценность. Кольцо с таким самоцветом, даже не обязательно золотое, вот те и подарок. А то, напригляд, подвесочку с ним или обручье[10].
– Зелёный камень, говоришь?
Князь крепко задумался, потом поднял голову:
– Что ж, Тихон Андропыч, за совет благодарствуй.
– Уж за такое дорого не возьму, – улыбнулся в ответ казак.
Глава 12
На позициях пушек союзников творилось нечто странное.
В течение дня английские или французские орудия вдруг начинали как-то вяло обстреливать Камчатский люнет и редуты. Результаты не впечатляли. Каждый раз после выстрела пушка отпрыгивала назад, и прицеливаться приходилось наново. А дистанция была не из малых. В таких условиях ни о какой точности речи идти не могло.
– Выдохлись басурмане, – начали поговаривать на русских укреплениях. – Как дали им прикурить тогда, так боятся нашенских. Куда уж им!
Не только матросы и унтеры, но и многие высшие чины прониклись этой атмосферой. Надобно, однако, заметить, что большинство офицеров не поддались разнеженности. К таким относился хорунжий Неболтай. С друзьями у него случился примерно такой разговор.
– Вот думай как хочешь, Владим Николаич, а мне муторно внутри. Готовится там что-то.
– И что ж, Тихон Андропыч? Выяснять надо. Не мне тебя учить, как такое проворачивают. Скрасть кого из супротивников да поспрашивать…
– Эх, Владим Николаич, если бы так-то! Непростое время для лихих дел: земля насквозь промоклая, ходить по ней трудно, бегать и вовсе нельзя, да ещё сапоги чавкают, аж на версту всех переполошат. И слышно ещё…
– Что слышно?
– Копают они там. Хорошо копают.
– Нам-то что с того?
– Опасаюсь, что устроят нам родителеву субботу.
– Это ещё какую?
– Да каб я знал!
По всему было видно, что опытный казак на этот раз переоценил опасность. День так и прошёл спокойно. А ночью прибыли слегка переделанные скорострелки.
Чуть ли не весь следующий день будущие стрелки (присутствовавший на учениях князь Мешков прозвал их «картечниками») пробовали на мишенях изделия маэрских оружейников.
Кое-кто из казаков поморщился, увидев скорострелки:
– У аглицких и хранцуских штуцеров пули-то поболе будут.
У хорунжего мгновенно нашёлся ответ:
– Всё так, эта пулька мала, а только коня наповал убьёт. Ты лишь попади.
Скорость перезарядки была одобрена, хотя Неболтай чуть поморщился, увидев, что не так уж быстро удаётся заменить три расстрелянных магазина сразу. Зато Желнов преисполнился восторженных чувств, увидя, как резво скорострелка оправдывает своё название. Он-то ничего в этом роде раньше не видывал.
Все стрелки дружно издырявили удалённые на четыреста сажен мишени, истратив при этом около сотни пуль на ствол. На поражение следующих мишеней оказались достаточными уже примерно двадцать пуль. Неугомонный хорунжий не преминул лично опробовать новое оружие и заметил, что берётся стрелять даже на версту.
Семаков же, прикинув расход боеприпасов, заявил, что надолго имеющегося запаса не хватит (что было чистой правдой) и что сегодня же надобно подать запрос на присылку такового.
– И побольше, побольше, – согласился Неболтай.
Но когда разговор зашёл о том, кому какое оружие дать, появились разногласия. Не нашлось претендентов на картечницу с тремя магазинами по двадцати пуль в каждом. В части двух оставшихся мнения разошлись. Неболтаю и Желнову больше понравилась скорострелка с круглым магазином. Бывший охотник предложил именовать этот тип магазина «лепёха», но хорунжий указал, что название того, что используют в бою, должно быть самое краткое, а потому вариант «блин» представляется наилучшим. Двое младших казаков предпочли коробчатый магазин.
Однако куда более актуальным был вопрос, где какую винтовку использовать. Выход нашёл Семаков. Всё же полноценное военное образование сказалось.
– Вот эту, с тремя магазинами, лучше отдать на Селенгинский редут. Трудами поручика Боголепова там вроде налажен отпор. Может, она и вовсе не понадобится. Хотя и на Волынский можно.
– А эти две? – абсолютно невинным голосом поинтересовался Мешков.
– Ту, что с магазином на сто двадцать, надо на самое опасное направление.
– Тогда на Камчатский люнет, – сделал вывод князь.
– Это почему?
– Если у них кончатся гранаты, то картечница будет основной подмогой в обороне.
– А я думаю, что на Волынский редут лучше.
– У них-то гранат хватает.
– Всё так, да только в отсутствие лейтенанта Беккера там за помощника Максимушкин. Комендор он хороший, даже отличный, но…
Продолжения не последовало. Казаки помалкивали, явно не желая влезать в чужую епархию.
– Коль скоро обе эти картечницы примерно равноценны, то, значит, не так уж важно, которую куда поставим.
– Добро, Михаил Григорьевич, тогда ту, что с круглым магазином, на Камчатский люнет. Всё, выходит?
– Нет, не всё, Владимир Николаевич. Кое-чего не хватает.
– ?
– Прислуги для картечницы.
Видя, что мысль поняли не все, Мешков торопливо продолжил:
– Ведь нужно, чтобы кто-то магазины подавал, а те, что пустые, пулями заряжал. Только что осторожность им придётся блюсти. Я проверял: пружина в магазинах сильная, как даст по пальцам – радости мало.
Неболтай ухватил мысль первым и энергично поддержал:
– Изрядно замечено, Михаил Григорьевич, сразу видно, что артиллерист. Найду и направлю этих… подносчиков и заряжающих.
– Надо только двоих, Тихон Андропович, по одному на картечницу. А для тебя, Желнов, кого из матросов нарядим, из тех, у кого пальцы половчее.
– Марсового надо на такое, они к такелажу и узлам привычные.
Костя Киприанов был доволен. Да что там: просто гордился собой. Он чувствовал себя прекрасно, будто в него и не стреляли. И не просто сам так думал: госпожа доктор твёрдо заявила, что пациент (этим высокомудрым словом она назвала его, Костю) вполне здоров. А уж если Марья Захаровна говорит, значит, так оно и есть. А ежели человек здоров, то и в госпитале его держать незачем. И Костю выписали, дав на прощание луковку, порядочный кусок сыра и ломоть хлеба.
Причина для гордости была также весомой: он шёл домой, прижимая к боку сумку с гостинцами, не один, его сопровождала добрая госпожа доктор. Разумеется, о ней чуть ли не всему Севастополю было известно. А те, кто не знал её в лицо, вполне могли расслышать шепотки вроде:
– Смотри, смотри! Вон рядом с Костюнькой знаешь кто идёт? Сама Марья Захаровна! Нет-нет, ты глянь!
И конечно же такому эскорту, а значит, и знакомству бешено завидовали все окрестные мальчишки и девчонки. Сам Серёга Длинный почтительно поклонился Марье Захаровне, ломая шапку. Он сделал вид, что не замечает Костю; это как раз и доказало, что Серёга совершил второй смертный грех
