Пока была возможность, шли по земле, так короче путь получался. Река Тим, по которой сначала шли, причудливо изгибается, путь получается вдвое дольше. К рассвету добрались до леса между деревнями Урынок и Шолохово. По причине зимы все деревья голые, укрытие плохое, но плюсы есть. Местным жителям немцы в лес ходить запрещают, опасаясь связи с партизанами, и сами не заходят. А что там делать? Дорог нет, а неприятности, вроде партизан, быть могут.
А только не было в этом лесу партизан, слишком невелик лес. Если костры жечь для приготовления пищи или буржуйки в землянках, дым ясным днём виден будет, для немцев как опознавательный знак. Партизанские отряды на зиму либо в глухие леса на Брянщину уходили, либо расходились по хатам, где родня была. Так зиму пережить легче. Зима 1942/43 года была не такой суровой, как 1941/42 года. Немцы тогда сильно поморозились и техники много угробили. Не приспособлены у них танки и самоходки, как и автомобили, для действий при таких низких температурах. Если моторы сутками не глушить, расход бензина ужасающий, и всё равно не поможет, ибо масло в редукторах трансмиссий и мостах в камень превращается.
Наши люди попривычнее, потерпеливее будут, а ещё одежда подходящая – телогрейки, шапки, полушубки, валенки. У немцев шинели куцые, от ветра и морозов не защищают, и шапок нет: пилотки и кепи. А ещё немцев пугало, что это европейская часть страны, что же тогда в страшной Сибири творится, где медведи по улицам ходят?
В лесу нашли низину, снега там много намело, и плотный уже. Ножами кубики снега нарезали, вроде иглу укрытие соорудили, что эскимосы строят. Укрытие из снега защиту от ветра даёт, и небольшой костёр внутри зажечь можно, хотя бы банки с консервами согреть, потому как в ледышки содержимое превратилось. Караульного выставили, как положено, поели подогретых консервов с сухарями, спать улеглись. Ночной перелёт, потом подготовка к диверсии, долгий переход. Устали все, а до наших ещё километров семьдесят с гаком, да не по ровному асфальту.
Нарезали лапника с ёлок, постелили и отлично выспались. Илья об иглу знал, видел в фильмах, но находился в снежном укрытии впервые и оценил по достоинству. Вечером ужин и потом переход до самого утра. На этот раз лейтенант вывел на дорогу. По ночному времени движения по ней не было. Впереди дозорный, в полусотне метров сзади – разведгруппа цепочкой. Когда бегом, когда быстрым шагом, но километров тридцать пять одолели. И снова ночёвка, по расчётам лейтенанта, последняя перед переходом линии фронта. Ночевали в подвале разрушенной церкви. Похоже, её взорвали ещё до войны, поскольку на остатках стен деревца проросли. Подвал глубокий, сводчатый и стены толщиной метра два – серьёзно строили предки. В подвале сухо и тихо. Днём отоспались, с сумерками вышли. К полуночи услышали далёкую артиллерийскую стрельбу, приободрились, передовая уже недалеко. В темноте на палатки госпиталя наткнулись, обошли. А через километр вышли на миномётную батарею. Такого калибра миномёты ставили в километре-полутора от передовой траншеи, во втором эшелоне обороны.
Вскоре ползти пришлось. Снега в этих местах не так много, маскировочные костюмы здорово выручали. Бесцельно слоняющихся гитлеровцев не было. Ночь и мороз заставили прятаться даже часовых. Дозорный заглянул в траншею, а там никого. Из труб землянок дым идёт, в тепле фрицы спят. Немцы поставляли на фронт брикеты для печек из смеси торфа и древесных опилок. Горели такие брикеты долго. Илье в прошлую зиму как-то удалось попользоваться, оценил. Наши солдаты топили всем, что может гореть. А когда ни досок, ни деревьев не было, применяли хитрость. Кирпич от разрушенных стен, если таковые были, опускали в ведро с соляркой, выпрошенной у танкистов или самоходчиков. А то и обменивали на трофейную выпивку. Кирпич за несколько часов пропитывался, потом горел в буржуйке долго и жарко. К сожалению, такое счастье приваливало не всегда. То кирпичей поблизости нет, то солярки.
По очереди группа траншею перемахнула, сразу залегли, потому как ракетчик неподалёку осветительную ракету запустил. И пока «люстра», как называли её на фронте, не погасла, пришлось лежать неподвижно. До немецкой траншеи метра три-четыре. Стоит какому-нибудь излишне любопытному часовому выглянуть, и никакой маскировочный костюм не поможет. «Люстра» погасла, поползли до колючей проволоки. У минёра при себе кусачки, проволоку перекусил – и вперёд. Вот кому сейчас не позавидуешь, потому что голыми руками перед собой землю ощупывает. В перчатках чувствительность не та, да и бойцам выдавали на зиму перчатки двупалые, с отдельными большим и указательным пальцами, чтобы в перчатках стрелять можно было. Тёплые перчатки, но грубые, для минёра или сапёра не годятся. А без перчаток пальцы быстро замерзают так, что как иголками колоть начинает. Минёр проползёт вперёд полсотни метров, отогревает пальцы дыханием.
Проползли минное поле, метров двадцать-тридцать мины не попадались. Минёр на ноги поднялся. От немецких траншей уже далеко, метров сто пятьдесят, в темноте и белых масккостюмах разведчиков не видно, можно не ползти. Успели цепочкой, след в след, пройти пару минут всего – и вдруг характерный хлопок сработавшей мины-лягушки. Была у немцев такая. Наступишь случайно на взрыватель, он взводится, уберёшь ногу с мины, срабатывает вышибной заряд чёрного пороха, тротил в железной рубашке подбрасывается вверх на высоту метр-полтора и взрывается.
Заслышав хлопок, Илья, шедший замыкающим, рухнул в снег. Минёр погиб сразу, ещё одного разведчика ранило в руку, можно сказать, повезло ему: минёр прикрыл, почти все осколки на себя принял. Командир принял рискованное решение:
– Минёра за руки и бегом вперёд!
Рискованное, потому что при любом варианте возможны потери. Останься группа на месте подрыва, немцы обязательно накроют место взрыва миномётным огнём, мина-лягушка просто так не сработает, это как сигнализатор. Немцы обычно мин не жалели, и группу ждали бы неприятности. А во втором варианте, как сейчас, была возможность наступить ещё на одну мину. Но приказы не обсуждаются. Два разведчика минёра за руки схватили, поволокли. Ранен или убит – позже разберутся, в любом случае тело на нейтралке бросать нельзя, неписаный кодекс не позволяет. Вернее, бросить можно, но больше никто из разведчиков разведотдела с воинами из этой группы не пойдёт: презирать будут. Обычно таких быстро за любую провинность в пехоту переводили.
Пока немцы среагировали, прошло десяток минут. Пока личный состав по тревоге подняли да наблюдатель из пулемётного расчёта координаты дал,
