– И кто ты такой? – жизнерадостно проревел он.
– Вульф Ранулфсон. – Я сидел на выбеленном морем бревне и не потрудился встать.
Мужчина затопал по пляжу. День выдался жаркий, но на госте был толстый плащ, высокие сапоги и кольчужный капюшон. Волосы, длинные и спутанные, ниспадали на плечи. На поясе висел длинный меч, а закапанная смолой серебряная цепь наполовину скрывалась под бородой.
– А кто такой Вульф Ранулфсон? – поинтересовался верзила.
– Путешественник из Хайтабу, – любезно пояснил я. – Возвращаюсь домой.
– Так с какой стати тебя занесло на один из моих островов?
– Мы отдыхаем и чинимся.
– Я взимаю плату за отдых и починку, – заявил он.
– А я не плачу, – отрезал я, не повысив голоса.
– Меня зовут Танквард, – похвастал он, словно ожидал, что имя мне знакомо. – У меня шестнадцать команд, и для всех есть корабли. Если я сказал, что ты платишь, – ты платишь.
– И какую плату ты просишь?
– Столько серебра, чтобы хватило еще на два звена этой цепи, – предположил верзила.
Я медленно, с ленцой встал. Танквард был высок ростом, но я оказался выше и заметил выражение легкого удивления на его лице.
– Танквард… – протянул я, словно пытаясь вспомнить имя. – Никогда не слышал о таком. И если у Танкварда есть шестнадцать кораблей, то чего ради ему самому тащиться на этот жалкий берег? Почему не послать по такому пустяковому делу своих парней? Да и на его корабле банки на пятьдесят гребцов, а на веслах только сорок. Может Танквард где-то растерял людей? Или думает, что у нас купеческое судно? Наверное, решил, что не стоит приводить много воинов, потому что мы слабы.
Этот малый был не дурак. Обычный пират, у которого, думаю, имелось два или три корабля, из которых только один использовался для выхода в море, но он корчил из себя повелителя здешних отмелей, чтобы собирать с судов плату за проход. Только для этого требовались люди, а в схватке со мной их можно было легко потерять.
Танквард внезапно расплылся в улыбке:
– Так твой корабль не купеческий?
– Нет.
– Так что же ты сразу не сказал! – Он смог придать голосу искреннее удивление. – Тогда милости просим! Припасы нужны?
– А что есть?
– Эль? – предположил Танквард.
– Репа? – дополнил я. – Капуста? Бобы?
– Я пришлю, – пообещал он.
– А я заплачу за них, – отозвался я, и каждый из нас был доволен. Он получит горсть серебра, а меня оставят в покое.
Погода упрямо держалась тихая и теплая. После сырого, холодного лета выдались три дня жаркого солнца и почти полного безветрия. Три дня упражнений с мечом на берегу, три дня беспокойства, потому как мне требовалось ненастье. Я нуждался в северном ветре и высоких волнах. Мне было нужно, чтобы с укреплений Беббанбурга открывался вид на толчею белопенных валов, и чем дольше светило солнце и море было спокойным, тем сильнее я опасался, что отец Бирньольф пошлет в крепость другое предупреждение. Я был почти уверен, что поп утонул, когда «Полуночная» протаранила рыбачью лодку, но тот вполне мог передать послание с каким-нибудь купцом, отправляющимся на север по старым дорогам. Маловероятно, но не исключено, и это угнетало меня.
Наконец на четвертое утро северо-восточный горизонт медленно заволокли темные тучи. Они не собрались в слоеный пирог с неровными краями, но образовали прямую, как древко копья, линию, разделившую небо: одна половина по-летнему голубая, другая – черная, как яма. Это было предзнаменование, но чего – я не брался сказать. Тьма быстро распространялась, боги в «стене щитов» вели наступление по небу. Боги севера несли на юг страшную бурю. Я стоял на вершине дюны, ветер достиг такой силы, что сдувал песок с гребня, а море покрылось белыми барашками, а прибой с грохотом обрушивался на долгую отмель. Пришло время идти в шторм.
Время идти домой.
* * *Оружие навострено, а щиты крепки. Мечи, копья и секиры пройдены точильным камнем, щиты обшиты кожей или железом. Мы знали, что плывем навстречу битве, но первый бой предстоит с морем.
Море – это чудовище. Оно принадлежит богине Ран. У Ран есть громадная сеть, чтобы ловить людей, а девять дочерей богини – это волны, которые гонят корабли в этот невод. Ран замужем за великаном Эгиром, но этот безмозглый пень предпочитает валяться пьяным в зале богов, пока его ведьма-жена и зловредные дочери прижимают корабли и мужчин к своим холодным персям.
Я молился Ран. Ее требовалось умилостивить, говорить, что она прекрасна, что ни одно существо на небе, на земле или под землей не может сравниться с ней, что Фрейя, Эостра, Сигюн и прочие небесные богини завидуют ее красоте. Если непрестанно твердить это, Ран потянется за отполированным серебряным щитом, чтобы взглянуть на свое отражение, а когда ведьма-великанша смотрится в него, море успокаивается. И я твердил про ее прелести, про то, как боги тают от желания, когда ей случается пройти мимо, как она затмевает звезды и что равной ей нет среди бессмертных.
Но Ран той ночью была неумолима и наслала с северо-востока шторм. Он налетел из ледяных стран и яростно хлестал море. Весь день мы плыли к западу, преодолевая сбивающий с ног ветер. Сохрани он свою мощь, мы были бы замерзшими, мокрыми, но довольными, однако с наступлением ночи ветер усилился. Он ревел и выл, и нам пришлось спустить парус и при помощи весел удерживать «Полуночную» носом к валам, которые вырастали из тьмы, как незримые чудища в белых шапках. Мы подпрыгивали, а потом летели вниз с такой силой, что доски трещали, корпус скрипел, а волна прокатывалась над промокшими гребцами. Мы отчерпывались, торопясь отправить воду за борт, пока «Полуночную» не утянуло в сеть Ран, а ветер все ревел, и волны все хлестали. Мне на рулевом весле помогали двое, и несколько раз я думал, что весло сломается, да и вообще мы пойдем ко дну. Я выкрикивал молитвы богине-ведьме и знал, что все до единого люди на судне тоже молятся.
Утром нашим взорам предстал хаос. Темно-серый свет открыл белый ужас на гребнях коротких крутых волн, а становясь ярче, показал нам охваченное яростью море. Брызги впивались в наши лица, все мышцы болели, нам не хотелось ничего, только спать, но мы продолжали сражаться с морем. Двенадцать человек гребли, трое налегали на рулевое весло, а остальные шлемами и ведрами отчерпывали воду, заливавшуюся через нос или перехлестывающую через борта, если корабль кренился или вал подкрадывался неожиданно, как
