– Ты должна рассказать мне о родах, – тревожно проговорила Этельфлэд. – Это больно, да?
– Ты забываешь про боль, – ответила Гизела, – потому что роды полны радости.
– Я ненавижу боль.
– Существуют разные травы, – сказала Гизела, пытаясь говорить убедительно, – и это такая радость, когда ребенок появляется на свет.
Они все говорили о родах, а я прислонился к кирпичной стене и уставился на клочок голубого неба, видневшийся сквозь листья грушевых деревьев.
Женщина, которая привела нас сюда, исчезла, мы остались одни. Где-то за кирпичной стеной мужчина кричал новобранцам, чтобы те выше держали свои щиты, и я слышал стук палок по дереву – новички практиковались. Я подумал о новом городе, о Лундене, лежавшем за городскими укреплениями – там, где основали свое поселение саксы. Они хотели, чтобы я сделал им новый палисад и поставил оборонять его свой гарнизон, но я отказывался. Альфред приказал мне отказаться, к тому же, если бы новый город был окружен стеной, пришлось бы защищать слишком много укреплений. Я хотел, чтобы саксы перебрались в старый город. Некоторые так и сделали, чтобы находиться под защитой старой римской стены и моего гарнизона, но большинство упрямо оставались в новом городе.
– О чем ты думаешь? – внезапно ворвался в мои мысли голос Этельфлэд.
– Он благодарит Тора за то, что он мужчина и ему не нужно рожать, – сказала Гизела.
– Верно, – ответил я. – А еще я думаю, что, если люди предпочитают умереть в новом городе, лишь бы не жить в старом, тогда мы должны позволить им умереть.
Этельфлэд улыбнулась в ответ на мое бессердечное заявление и подошла ко мне. Она была босой и казалась очень маленькой.
– Ты ведь не бьешь Гизелу, правда? – спросила она, глядя на меня снизу вверх.
Я взглянул на Гизелу и улыбнулся.
– Не бью, госпожа.
Этельфлэд продолжала пристально смотреть на меня. У нее были голубые глаза с коричневыми крапинками, слегка вздернутый носик, и ее нижняя губа была больше верхней. Синяки ее сошли, хотя темное пятно чуть заметно виднелось на одной ее щеке, показывая, куда ее ударили. Она выглядела очень серьезной. Из-под ее шапочки выбились завитки золотых волос.
– Почему ты меня не предупредил, Утред? – спросила она.
– Потому что ты этого не хотела, – ответил я.
Она подумала над моими словами и резко кивнула.
– Верно, не хотела. Ты прав. Я посадила себя в клетку, не так ли? А потом сама ее заперла.
– Так отопри ее, – жестко сказал я.
– Не могу, – отрывисто ответила она.
– Не можешь? – переспросила Гизела.
– Ключи от нее у Бога.
Я улыбнулся, услышав этот ответ.
– Мне никогда не нравился ваш бог, – сообщил я.
– Неудивительно, что мой муж называет тебя плохим человеком, – с улыбкой сказала Этельфлэд.
– Он так говорит?
– Он говорит, что ты злой, что тебе нельзя доверять, что ты вероломный.
Я улыбнулся и ничего не ответил.
– А еще он упрямый, – продолжила список Гизела, – туповатый и жестокий.
– Да, я таков, – ответил я.
– И очень добрый, – закончила Гизела.
Этельфлэд все еще смотрела на меня снизу вверх.
– Он тебя боится, – проговорила она. – А Алдхельм тебя ненавидит. Он убил бы тебя, если бы мог.
– Пусть попробует, – ответил я.
– Алдхельм хочет, чтобы мой муж стал королем, – сказала Этельфлэд.
– А что об этом думает твой муж? – спросил я.
– Он был бы не прочь, – ответила Этельфлэд.
Это меня не удивило. В Мерсии не было короля, а у Этельреда имелись права на трон. Но мой кузен был никем без поддержки Альфреда, а Альфред не хотел, чтобы кто-нибудь называл себя королем Мерсии.
– Почему бы твоему отцу не провозгласить королем Мерсии самого себя? – спросил я Этельфлэд.
– Думаю, он так и поступит, – ответила она. – Когда-нибудь.
– Но не сейчас?
– Мерсия – гордая страна, – сказала Этельфлэд, – и не все мерсийцы любят Уэссекс.
– И ты здесь затем, чтобы заставить их полюбить Уэссекс?
Она прикоснулась к своему животу.
– Может, мой отец хочет, чтобы его первый внук стал королем Мерсии, – предположила она. – Король, в чьих жилах течет кровь восточных саксов?
– И кровь Этельреда, – угрюмо проговорил я.
Она вздохнула.
– Он неплохой человек, – печально сказала Этельфлэд, словно пытаясь убедить в этом саму себя.
– Он тебя бьет, – сухо заметила Гизела.
– Он хочет быть хорошим человеком, – сказала Этельфлэд и прикоснулась к моей руке. – Он хочет быть таким, как ты, Утред.
– Как я! – отозвался я, едва удержавшись от смеха.
– Тем, кого боятся, – объяснила Этельфлэд.
– Тогда почему он попусту тратит время здесь? – спросил я. – Почему не отправится на своих кораблях сражаться с датчанами?
Этельфлэд вздохнула.
– Потому что Алдхельм говорит ему не делать этого. Алдхельм говорит, что, если Ганнкель останется в Кенте или Восточной Англии, моему отцу придется держать здесь больше воинов. Ему придется все время посматривать на восток.
– Он в любом случае должен это делать.
– Но Алдхельм говорит – если отцу придется все время беспокоиться об ордах язычников в устье Темеза, он может не заметить, что происходит в Мерсии.
– Где мой кузен объявит себя королем? – догадался я.
– Он потребует такую цену, – сказала Этельфлэд, – за то, что защищает северную границу Уэссекса.
– А ты будешь королевой.
Она скорчила гримаску.
– Думаешь, я этого хочу?
– Не думаю, – признался я.
– Я этого не хочу. Чего я хочу – это чтобы датчане ушли из Мерсии. Я хочу, чтобы датчане ушли из Восточной Англии. Я хочу, чтобы датчане ушли из Нортумбрии.
Он была почти ребенком, худеньким ребенком с курносым носиком и яркими глазами, но в ней была сталь. Она говорила все это мне, человеку, который любил датчан, потому что они меня воспитали, и датчанке Гизеле. Но Этельфлэд не пыталась смягчить свои слова. В ней жила ненависть к датчанам, ненависть, унаследованная от отца.
Потом внезапно она содрогнулась – и сталь исчезла.
– И я хочу жить, – сказала она.
Я не знал, что ответить. Женщины умирали в родах. Так много их умирало! Оба раза, когда Гизела рожала, я приносил жертвы Одину и Тору и все равно боялся. И я боялся сейчас, потому что она снова была беременна.
– Прибегни к услугам самых мудрых женщин, – сказала Гизела, – и доверься травам и чарам, которыми они пользуются.
– Нет, – твердо ответила Этельфлэд. – Я не об этом.
– Тогда о чем же?
– Сегодня ночью, – ответила Этельфлэд. – В полночь. В церкви Святого Альбана.
– Ночью? – переспросил я в полном недоумении. – В церкви?
Она посмотрела на меня снизу вверх большими голубыми глазами.
– Они могут меня убить, – сказала Этельфлэд.
– Нет! – запротестовала Гизела, не веря своим
