Монах обернулся к Бурею, который, казалось, молчит только потому, что ему перехватило горло. Или слова подбирает подушевнее.
– Передо мной ты извинился, кир Серафим. Теперь проси прощения у хозяев. Негоже оскорблять тех, кто принял тебя со всем почтением в своем доме и преломил с тобой хлеб.
«Встань ко мне задом, к лесу… точнее, к Бурею передом. Более откровенную демонстрацию доверия сложно придумать…»
Что там вертелось в голове у Бурея, Мишка догадываться не взялся бы и опускать свой самострел не спешил, а урядник тем более не собирался этого делать без приказа. Обозный старшина, судя по всему, боролся сейчас с церковным старостой, и оба с лохматой зверюгой внутри. Кто из них одержит верх, было непонятно, во всяком случае, делать ставки Мишка при таких раскладах не рискнул бы.
В ошеломлённой тишине, наступившей после последних слов монаха, слегка запинающийся тенор нового участника представления прозвучал, как удар гонга на ринге после пятнадцатого раунда.
– Серафим! Да извинись ты, что ль, не задерживай пьянку… – и из-за огромной туши Бурея на свет божий вывалился Феофан Грек собственной персоной, с большой оплетенной глиняной бутылью в одной руке и кружкой в другой. – Ну, хочешь, я за тебя извинюсь?
«Вот ещё на мою шею! Хотя… Взгляд-то у грека вполне трезвый, даром что язык заплетается. Артист разговорного жанра, блин!»
Слегка покачнувшись, Феофан обвел присутствующих мутным взором и остановил свой выбор на Мишке:
– Ты уж не серчай, боярыч, не со зла Серафим. Песня уж больно хороша – про ворона… А за примирение выпить бы… У меня тут ещё бутыль есть, как раз допьем… А потом допоем! – и грек развел руки в стороны в извиняющемся жесте.
«Угу, твоего Ку мне только не хватало! Жаль, у меня штаны не желтые!»
Мишка с трудом удержался, чтобы не матюкнуться вслух или не заржать в голос. И сам не понял, чего больше хочется, а отец Меркурий словно только того и ждал – живо подхватил поданную греком идею:
– Ты прав, добрый человек! Добрая выпивка лучше доброй драки! Вот тебе и решение, сотник. Извинись, кир Серафим, а ты, лохаг Василий, прими извинения и чару вина с почтением, какое роарию следует оказывать сенатору!
При этих словах Бурей наконец отмер и гыгыкнул, тем не менее предусмотрительно оставаясь на месте и стараясь не делать лишних движений.
– Выпивка, чтоб не убивать, значит? Ладно… Ну ты, лох Василий, или как там… принимаешь мое извинение, что ль? И того… Чару со мной выпьешь?
Роська, который до сего дня к спиртному не прикасался из принципа, сглотнул и растерянно посмотрел на отца Меркурия:
– Так пост ведь? – проблеял он.
«Отмазка не катит, поручик. Стоя на доске, от игры не бегают, тем более, когда ставкой голова, и хорошо, если только своя».
– Без чары не пойдет – отрезал Бурей. – Тогда поединок! …Да чего ты мнёшься – я ж тебе чару предлагаю, а не девку подкладываю.
– На себя беру, лохаг! – спас побагровевшего поручика монах. – Соглашайся – ради мира и согласия.
– Принимаю! – вышло так от волнения, или поручик невольно скопировал интонации отца Меркурия, но прозвучало это почти как клятва центуриона, ведущего когорту на смертельный бой во славу Цезаря.
Мишка вдруг понял, что Бурей смотрит на него, не отрываясь, и ждет решения. Не отводя взгляда, боярич криво усмехнулся, опустил самострел и махнул рукой уряднику. Тот выдохнул и последовал его примеру, привалившись спиной к стене, и, наконец, вытер рукавом кровь с лица, а Меркурий обратился к своему внезапно обретенному земляку.
– Что ж, проверим, что за дивный напиток в твоем сосуде, миротворец. Веди нас в свою обитель! Придётся и мне присутствовать и грех этот взять на себя, – объяснил он молодому сотнику, разводя руками.
Бурей ещё раз хмуро глянул на Мишку и буркнул:
– Ладно… Перед тобой я потом извинюсь… Завтра, – и скрылся за дверью.
Мишка повернулся к отрокам.
– Вы ещё тут? Оба в лазарет, живо!
* * *«Да уж – ждали мы посланника от Ратного и дождались. Выходит, теперь именно с ним завтра говорить, со святым отцом уже побеседовали… Хм, надеюсь, они там до утра проспятся. Поручик-то сегодня в первый раз в жизни нажрётся, да ещё в какой компании: два грека, один из которых монах, второй на всю голову творческая личность плюс палач ратнинской сотни до кучи – он же церковный староста, дражайший Серафим Ипатьевич… Не поймешь, от чего у парня завтра похмелье больше окажется – от фирменного кальвадоса Феофана-грека или от когнитивного диссонанса».
Всех деталей позиции Бурея как официального представителя ратнинских «несогласных» Ратников знать не мог, но поведение обозного старшины давало достаточно материала для анализа ситуации. Сам Бурей, как оказалось, просчитывал её очень быстро.
Создать конфликт и надавить на сопляка не получилось: сопляк сам подхватил конфликт и начал его обострять, вынудив заработать присутствующее на переговорах окружение. Во-первых, два самострела, уткнувшиеся чуть ли не в брюхо – веский довод проявить дипломатичность. Во-вторых, за дверью наверняка наготове два ратника, Егор и Пётр – остановить, может, и не остановят, но свидетели крайне неудобные. В-третьих, за Мишкой стоит Туров, в лице отца Меркурия, который запросто может дать отмашку вырезать ратнинскую оппозицию, если с Мишкиной задницы упадёт хотя бы волос.
И получалось, что Мишка фигура слабая, но прикрытая со всех сторон: его нельзя тронуть, иначе в ответ получишь молниеносный ход конем, ладьей, а то и сразу двумя ферзями. Князья и не так мухлюют.
Именно этот расклад ввел Серафима в ступор, а не мордобой, учиненный новым священником на въезде. Иными словами, Бурей только сейчас оценил масштаб игры и понял простую вещь: те ратнинцы, от имени которых он приехал требовать, шансов не имеют, но убивать их никто не хочет, иначе бы с ними не пытались договориться.
* * *Зато разговор с десятником Егором вышел содержательным, а, главное, деловым и конструктивным. Встретил десятник молодого сотника как равного, кивнул и сразу, без всяких заходов вокруг да около, перешел к делу. Аристарх уже пришел в себя настолько, что смог его проинструктировать и прислать сюда – разбираться. О том, что Медведь будет искать встречи с Макаром, раз уж к нему самому пробиться не получается, староста догадался, как и о том, что Мишка это мимо себя не пропустит, а потому решил, что дешевле выложить все карты. Картина получалась любопытная и ничему из сделанных Ратниковым ранее выводов не противоречила.
Переговорив с Тимкой, которого за день до прибытия беженцев с Княжьего Погоста привез в Ратное Макар, и услышав от него о «дядьке Медведе», чьи люди их с дедом провели по Журавлевым землям
