– Да, архонт. Я говорил с отроком. Он прилежно изучает основы веры и во благовремение будет готов принять святое крещение, – спокойно кивнул священник.
– Тогда так тому и быть! – довольный Корней разгладил усы. – Передай свату: боярин свое согласие дает. А если до свадьбы твоей Любавы доживу, так посаженным отцом ей стану. Или Михайла за меня… Ну, – обернулся воевода к присутствующим, – все свадьбы сговорены или ещё кого оженить требуется?
– Требуется! – внезапно пророкотал Бурей так, что многочисленные свечи, зажженные в трапезной, заколыхались и едва не погасли.
– Тебя, что ль? – удивился дед, глядя на обозного старшину, медведем выбирающегося из-за стола. – Валяй! Кого присмотрел?
– Не, не меня. Его вот!
Бурей выволок следом за собой блаженно улыбающегося Сучка. Встряхнул своего друга за шиворот, добиваясь его внимания, и вопросил:
– Кондраша, слышь?
– Слышу, едрит…
– Жениться на Алене хочешь?
– Ага, – кивнул Сучок и умилённо пробормотал, – рыбонька моя…
– Успеешь нажраться, не уплывёт твоя осетрина! – рявкнул Бурей, совершенно не романтично отнеся последние слова Сучка на счет закуски, и подтащил плотницкого старшину к воеводе. – Проси сотника Алену за тебя сватать.
– Сосватаем, куда она денется? – хохотнул Корней, глядя на живописную парочку. – Завтра и пойдем сговаривать, слышь, Кондратий? Будет Алена твоя…
На этом со свадьбами покончили, и пьянка, плавно ускоряясь, покатилась по веками хорошо накатанным рельсам.
* * *– …Уф, успел! – облегченно выдохнул Арсений, вылетевший верхом навстречу лошади, неспешно влекущей сани с Корнеем и Никифором. – В крепость послали, за тобой… – пояснил он встревоженно вскинувшемуся воеводе и Мишке с Андреем, которые верхами провожали дорогих гостей. – Шатун у тебя на пасеке побаловал. Одного задрал. Молчун с Фаддеем его на рогатины взяли…
Накануне, когда десятники после пира собрались в Ратное, дед решил остаться, заночевать в крепости, а наутро на свежую голову обсудить с внуком дела, благо, было что. Никифора в последний момент решили тоже оставить: он не то что ногами самостоятельно перебирать – головы поднять не мог. Мишка подозревал, что купец отдегустировал тот животворный напиток, что привез с собой в крепость грек. Как его добыли Бурей с Сучком и почему облагодетельствовали именно Никешу, он не интересовался, но отправлять дядюшку в таком виде побоялся: помрет ещё в дороге или вывалится, тем более, попутчики не сказать чтоб трезвые – где им за багажом следить! Сами бы добрались без приключений.
Сотник тронулся в путь уже ближе к обеду, отказавшись от предложения внука дать возницу или самому сесть за него.
– Сюда доехал и отсюда сам вернусь! – хмыкнул Корней. – Не настолько я одряхлел, чтоб ты лошадью вместо меня правил.
– Как скажешь, господин воевода! – Мишка картинно вытянулся перед дедом. – Правь в свое удовольствие! Только позволь нам с Андреем тебя проводить. Негоже воеводе без почетного караула.
– Ну, если почетного… Тогда валяй – провожай! – милостиво разрешил Корней.
Никеша не сказал ничего: он страдал жестоким похмельем, вид имел серо-зеленый и томный и тихо постанывал в санях, зябко кутаясь в тулуп.
Незадолго до поворота на дедову пасеку их и перехватил «заместитель» Егора.
– Что там, Сюха? – Корней хлестанул лошадь, направляя ее следом за конем Арсения. – Шатун?! Кого задрал? Неужто Никанора-пасечника? Ульи разорил?
– Да не… Чужого занесло… – коротко мотнул головой ратник. – Пасеку сам смотри. Нам не до нее было… Прости, сотник, пойду я – Чума с Молчуном одни там. Догоняй… – и галопом рванул в сторону пасеки.
Дед, приподнявшись в санях, нахлестывал кобылу, а Андрей выдвинулся вперёд, оттерев Мишку в арьергард. Так они и вылетели к пасеке. Там, прямо у крыльца сторожки, где Мишка не бывал с того самого времени, когда они пересиживали мор, обнаружился весь десяток Егора во главе с ним самим. Ратники столпились вокруг окровавленной медвежьей туши, которую споро свежевали Чума с Молчуном. Оседланные кони и чьи-то сани стояли в стороне.
– Твою ж мать!.. – Корней вылез из саней и, растолкав ратников, уставился на исходящую паром тушу.
– Здоров зверь… – прохрипел Никифор. Несмотря на свое состояние, купец выбрался следом за сотником, чтобы посмотреть на добычу. – Шкуру не попортите.
– А кого он задрал? – Корней оглядел поляну. – Из лесовиков, что ль, кого?
– Не, редька едкая, – с широким ножом-медвежатником, которым разделывал тушу, Фаддей поднялся перед сотником. – Купца туровского… Вот его… – и, не оборачиваясь, коротко врезал локтем в морду Никифору, ошалело разинувшему рот. Тот отшатнулся, но попал в заботливые объятия Арсения.
Ратник сбил купца на колени, резко заломил ему руку назад и, смахнув мимоходом шапку в снег, захватил гриву волос другой рукой, заставив выгнуться дугой, так что борода задралась в небо. Из разбитого носа обильно закапала кровь…
– Чего?!.. – Корней схватился за меч, Мишка рванул с седла самострел, у Андрея в руках развернулся кнут, но со стороны сторожки прозвучал хорошо знакомый голос:
– Ну-ну, Кирюха! Не дури! Андрюха, Михайла, не балуйте! Поговорить надо, едрён дрищ…
– Репейка, ты?! – Корней замер, так и не вынув меч, Мишка с Андреем тоже остановились. Ходить Аристарх не мог – стоял в проеме дверей, опершись на заботливо приобнявшего его Петра.
– Я, кто ж ещё… Видишь, сил нет, а сюда пришлось тащиться, – хмуро буркнул староста. – Десятники тоже все тут. Здоров ты гостевать, заждались уж… Ты за железо-то не хватайся, выслушай сначала, а потом сам решишь судьбу своего родича, как то сотнику пристало. По обычаю… – он покосился на Мишку с Немым. – Удачно ты Михайлу с Андреем прихватил, а то пока за ними пошлёшь… Михайле свое слово сказать придётся, вдобавок к Егорову. Давайте, в дом заходите, мне стоять тяжело. И этого сюда волоките, – кивнул он на Никифора.
«Ну, сэр, соображайте побыстрее! Герр бургомистр сюда чуть живой тащился не шутки шутить, да и десятники в лес не за фитонцидами выбрались. Угробят бароны дядюшку – им-то все равно, а мне он ещё пригодится…
Похоже, эта «встреча на Эльбе» оказалась сюрпризом только для вас с Никешей: лорд Корней за меч без энтузиазма хватался, да и Андрюха своим кнутом давно бы хребет кому-нибудь перешиб, однако ж не спешил…»
– …К тебе и Михайле у сотни вопросов нет…
Аристарх полулежал на лавке у стены и смотрел на хмурого Корнея, сидящего за столом в окружении серьезных до мрачности десятников – только у Фомы во взгляде в первый момент мелькнуло что-то, похожее на злорадство, но он опустил глаза и больше не поднимал их от стиснутых на столе собственных кулаков.
Мишка с Андреем устроились рядом, а Никифора, заломив ему руки и изгваздав в кровище дорогой полушубок, Молчун с Чумой держали возле дверей. Купец попытался было рыпнуться, когда они принимали его у Арсения, но засапожник Молчуна, скользнув под бороду, оказался убедительным аргументом: Никифор замолчал и только пучил глаза и ловил ртом воздух. Кровь
