В сон я провалился почти сразу. И вопреки обыкновению ничего такого мне не снилось. Просто море, солнце, домик на берегу моря, и мы всей компанией сидим за столом тут же, около моря, на берегу, и прибой чуть касается наших ног. Я кричу, что ботинки намочил, а Светка громко смеется.
Проснулся и понял, что из открытой форточки вода льет мне на кровать, прямо на ноги. Вот незадача! Посмотрел на часы – уже утро. Шесть часов. Пора ехать в управление полиции, доделать работу до конца. Будить никого из друзей не стал, пусть отдыхают. Тоже, наверное, погуляли вчера. А сегодня воскресенье. Все люди отдыхают, и только полицейские работают. Вот такая она, изнанка службы. По пустынным улицам под дождем поехал в центр по знакомому маршруту. Машин на улицах немного. Кое-где потоки воды несут по мостовым вчерашний мусор. Коммунальные службы тоже отдыхают в воскресенье. Переполненные мусорные баки как бы говорят в пользу этой версии. Поставил машину по привычке на знакомом месте и под дождем пробежался до входа в управление. В дежурной части небольшое столпотворение. Прием и сдача дежурства.
– Привет, не подскажешь – мне бы со вчерашним задержанным поработать, кабинетик какой? – спросил я у пробегавшего мимо майора в форме полиции Одессы со значком «Дежурный».
– Так с ним работают. Луценко Вася, кабинет восемнадцать, уже минут сорок как, – удивленно ответил мне майор и побежал дальше.
Хмыкнув, поднялся по лестнице, постучался в кабинет номер восемнадцать. Тишина. Толкнул дверь. Заперта. Еще постучался и услышал тихий голос.
– Кто там?
– Вась, это Новиков. Открой, – спокойно попросил я.
После небольшой паузы ключ пошаркал о замочную скважину массивной двери, потом провернулся два раза, и дверь тихонько приоткрылась.
Я увидел через небольшой просвет здоровое лицо опера и его массивную руку.
– Че случилось? – проговорил Вася Луценко.
Я с силой открыл дверь и зашел в кабинет. Ян Ковальски сидел на полу, скрючившись и держась за область печени.
– Василий, можно я поговорю с задержанным один на один? – начал закипать я.
– Это еще зачем? – не понял Вася.
– А затем, что я его задержал, я им занимался и давайте уж я с ним сам поговорю? Хотя бы для приличия? – чуть громче повторил я.
– Мне сказали с утра с ним работать, я работаю, – упрямо повторил Луценко.
– Кто сказал? – переспросил я.
– Начальник сказал, – пропуская меня в кабинет, ответил Вася, – Михаил Адольфовоч, вот кто.
– Василий, давай по-хорошему? – упрямо повторил я. – Оставь нас наедине, он по-русски плохо понимает. Сколько ты с ним уже тут? Полчаса? Ну и что? Есть толк?
– Пока нет, – хмыкнул Луценко, – но скоро будет.
– Ничего у тебя с ним не будет, только все испортишь, – еще строже сказал я, – дай мне полчаса? Хорошо?
Луценко хотел было возразить, но наткнулся на мой колючий взгляд, пожал плечами. Взял со стола из пачки сигарету, посмотрел на решетки на окнах и сказал мне в дверях, выходя из кабинета:
– Полчаса.
Но я уже его не слушал. Я поднял Ковальски с пола и усадил на стул. Взял со стола ключ и снял металлические наручники с его рук. Взгляд Ковальски ничего не выражал. Он, как наркоман, смотрел в одну точку на стене. Так бывает у людей с нарушением психики. Они зажимаются и уходят в себя. Теперь его нужно разговорить, иначе он уйдет надолго.
– Курить будете? – протянул я сидящему Ковальски пачку сигарет «Новоземельные», брошенную Луценко на столе.
Задержанный перевел взгляд со стены на пачку сигарет и кивнул. Дрожащей рукой вынул одну сигарету, и я участливо чиркнул лежащей тут же зажигалкой. Ковальски затянулся, я придвинул стоящую на столе пепельницу. В окно барабанили капли дождя. Часть из них сквозь открытую раму падала на подоконник.
– Может, кофе хотите? – снова спросил я Ковальски, и он согласно кивнул.
Я включил стоящий тут же чайник, взял специальную «кружку для задержанных», стоящую отдельно на сейфе. В каждом отделе полиции есть такая, чтобы поить арестованных. Я ее и в этом кабинете сразу вычислил. Когда чайник вскипел, положил кофе, спросил, нужен ли сахар, и добавил столько, сколько сказал Ковальски. Три ложки. Сладкое любит.
– Вас Ян Ковальски зовут? – спросил я, когда задержанный выпил первый глоток кофе и потушил сигарету в пепельницу.
Он посмотрел на меня, подумал и ответил.
– Звали, – по-английски произнес Ян, – в том мире звали. В этом я Ян Кенкерли.
– А еще были Джеком Пепером. Можете не отрицать, – опередил я Ковальского, который уже хотел было возразить, – мы поднимали данные по вашему переходу в Ордене. Вы назвались именно этим именем.
Ковальски или Ян Кенкерли просто покачал головой и сделал еще глоток кофе.
– Нам известны все ваши имена, но сейчас речь не об этом, – перевел я тему разговора, – вы ведь еще и ученый? Талантливый ученый. Ваши работы изданы уже?
Я запустил пробный камень. Попробуем подавить на тщеславие. Внезапно Ян выпрямил спину, хотя до этого сидел сгорбившись, и его глаза заблестели.
– Да, издавались там, на той земле. На этой пока еще не изданы, – ответил он мне.
Угадал, есть контакт! Нужно развивать эту тему. Сукин сын потрошитель тщеславен и хочет мирового признания!
– Ничего, я думаю, их вскоре издадут. Не подскажете, где хранятся ваши рукописи? – Я встал, взял со стола пепельницу, вытряхнул ее в мусорное ведро и снова протянул Ковальски пачку сигарет. Он кивнул и вытащил еще одну. Я чиркнул зажигалкой, и Ковальски продолжил.
– Рукописи? Они все тут! – и он постучал себя пальцем по лбу.
На голове у него была запекшаяся кровь, но я не обратил на это внимания.
– Я все свое исследование веду только сам! И никому не доверяю! В том числе бумаге! – Ковальски выпустил дым вверх.
Явный признак того, что
