Оказавшись на площади, князь Олег не выдержал и зарыдал. Все его люди пали, и только он, князь, остался жив!
– Господи! За что ты мне дал венец мученика! Пошли мне смерть, так как не хочу я видеть горе своего народа! Погибла земля рязанская, лежат в сырой и мерзлой земле ее витязи, поруганы церкви Божьи! Пошли мне смерть поскорее! Молю тебя!
– Ты не умрешь, – услышал князь Олег холодный голос хана Батыя, – это твой город, и я убил здесь всех жителей. Их жизни ты мог бы спасти. Впереди Рязань, и я сделаю с ней то же, что с Пронском и с Ижеславцем. Я не оставлю там камня на камне. Если хочешь спасти Рязань и другие города земли рязанской, то склонись передо мной и стань моим слугой.
– Нет! – ответил Олег Ингварьевич. – Если я склонюсь перед тобой, это не сохранит жизни моим соотечественникам, а лишь сбережет жизни твоих.
Хан Батый рассмеялся, но, посмотрев на то, с каким мужеством князь Олег переносит все страдания, несколько удивился. Этот князь не сломился после поражения на реке Воронеж, не сломился он и сейчас.
Впрочем, хан Батый понимал, что если он будет такой ценой захватывать Русь, то этот поход не прославит его воинство, а уничтожит. Он понимал, что надо сделать так, чтобы дрогнул дух этих непонятных ему русских. Пусть они видят, что князья, желая сберечь свою жизнь, предают свой народ.
Если этот Олег, который нравился хану как человеку, а как правителю был очень важен, склонился бы, и еще лучше, если убедил бы сдаться, то это сломало бы дух русских, и слава о нем и впрямь расползлась бы по всей Руси, подрывая веру.
Рязань обречена, размышлял Батый, я сожгу и убью там всех независимо от того, сложат они оружие или нет. Страх заставляет людей бежать и бросать оружие. Русские должны бояться монголов и дрожать лишь от одного вида их всадников. Весь мир должен дрожать.
– Олег, – обратился к русскому князю хан Батый, – я поражен твоей стойкостью и хотел бы, чтобы мои сыны были такими же, но ваш народ обречен. Да, такие, как ты, смогут противостоять мне некоторое время, но недолго.
Олег Ингварьевич усмехнулся и, посмотрев в глаза хану, произнес:
– Вы научите нас единству, и, когда мы усвоим урок, то захватим все земли, которыми вы владеете.
Хан Батый задумался, глядя на своего пленника. Что будет, если Русь и впрямь объединится перед лицом общей опасности? Что будет, если князья и впрямь соберут все силы в кулак и выйдут на бой? Такой битвы пока не было на земле, и исход ее предсказать невозможно.
– Посмотри на город, Олег, и ответь сам себе: кому здесь учиться? Такой будет вся Русь.
– Они сейчас на небе в раю молят Господа, чтобы он даровал победы нашему оружию. Тебе не подчинить всей Руси. Это всего лишь удельный городок! Хоть ты и решил, что битва на реке Воронеж сломила нас, ты не прав.
Пир у великого князя черниговского
Княжича Игоря Ингварьевича и боярина Евпатия Львовича Коловрата приняли в Чернигове с почетом. Великий князь вместе с княгиней вышел на крыльцо своих палат, чтобы встретить гостей.
Осень подходила к концу, и первый выпавший снег радовал взгляд. На улице был конец октября, и было ясно, что снег этот растает.
Михаил Всеволодович поцеловал дальнего родича, а после обнял боярина Евпатия.
– Тебе, боярин, я всегда рад. Помню я, как ты жизнь мою на Калке сохранил и как свою чуть не отдал. Вижу, сила твоя тебя с годами не оставила, а лишь возросла. Я всегда рад тебя видеть. Жаль, что ты после тех ужасных событий вместе с младенцем Евпраксиньей поехал на родину. Здесь такие, как ты, богатыри всегда в почете.
– Великий князь, – ответил боярин Евпатий Львович, – я тоже искренне рад, что судьба меня с тобой вновь свела.
По случаю приезда боярина Евпатия Коловрата великий князь черниговский устроил пир, на котором собрались все бояре города Чернигова. Боярина Евпатия вместе с воспитанником усадили на почетном месте. Здесь, у Михаила Всеволодовича, не забыли его заслуг и всячески выказывали ему уважение.
Скоморохи тешили пирующих прибаутками, а песняры под звон гуслей передавали рассказы о подвигах разных лет. Один из песняров, молодой юноша с ангельским голосом, затянул песню о битве на реке Калке.
– Красиво поет, – тихо, так, чтобы только Евпатий услышал, проговорил великий князь Михаил Всеволодович, – жаль, там все было иначе. Слушаю его, и кажется мне, что если мы не победили, то с честью ушли бы.
Боярин Евпатий Львович кивнул, давая понять великому князю, что полностью с ним согласен.
– Немногие помнят тот день и что на самом деле тогда случилось. Но у меня до сих пор в голове слышатся крики раненых князей, моих родичей, на телах которых пируют монголы. Говорят, что они живыми были. Я не видел этого зрелища, но до сих пор при мысли о том, что они неотмщенными остались, у меня руки в кулаки сжимаются.
Поможет, радостно подумал боярин Евпатий Львович. Великий князь Михаил, достойнейший из всех князей, поможет и придет на помощь Рязани! Пусть все говорят что хотят, но я пойду с ним в сечу, как и много лет назад. Эх, силушка моя найдет применение!
Хмельные напитки разгорячили боярина Евпатия Львовича, и он уже представил, как в яростной битве разит басурман.
Песня о сражении на реке Калке закончилась не очень правильно. Монголы удалились, восхищенные отвагой русских князей, и не было в этой песне ни слова ни о пире на телах князей, ни о страшном разорении и многотысячном полоне, который увели монголы с Руси.
– Чего-то ты не про то сражение песню поешь, – сказал песняру великий князь Михаил Всеволодович, – ты не закончил песню. Мы вот с боярином Евпатием хотим пить мед того вкуса, какой он есть. Коли горький, то не надо разбавлять его сладким.
