– Но вы решили продолжать?
– Н-не совсем… нет, не совсем. Я ограничил число сеансов – пятью. Перестал проводить повторный курс, если не было рецидива. Рецидивов было всего три – за все время. Ну и… разбирался, что к чему… В общем, мне удалось выяснить, что центр… вообще, «центр» – это неправильно, я говорю – «узел»… так вот, узел, отвечающий за эмоциональный ответ на химические факторы, переплетен – вот так, как две гребенки, – с узлом, регулирующим забывание. Не забывание в долговременной памяти, там иной механизм, а в момент перехода из оперативной памяти в долговременную. Вы же знаете, что дети до трех лет не забывают практически ничего. Они страшно быстро учатся. Этот узел у них не развит. Потом он активизируется. Годам к пятнадцати он работает на полную мощность. То есть не на полную – на оптимальную. Так правильно. Он блокирует примерно четыре пятых информации. Ну, понятно, зачем все это… Так вот: обрабатывая узел химзависимостей, мы одновременно обрабатываем и узел забывания. Они активизируются…
– Активизируются?
– Да, возникает так называемое застойное возбуждение. Долго объяснять, но так надо, поверьте.
– Верю. А центра агрессивности там поблизости нет?
– Вот вы о чем… Нет, он в другом месте. Но видите ли, при длительной нагрузке на узел забывания происходит перевозбуждение узла химзависимостей… мозг принимает попытки помнить что-то за наркотическую абстиненцию…
– То есть – ты пытаешься чему-то научиться, что-то запомнить, не получается – и в отчаянье?… – спросил Андрис.
– Примерно так.
– Но это же нормальная реакция.
– Да, но… возведенная в степень. И – каждый раз…
– И сколько же человек… прошло через это?
– Двадцать девять. Слушайте, – повысил голос доктор, – все они были наркоманы, многие – на последней стадии, им оставалось жить всего ничего…
– Вы не помните такого – Любомира Станева? Конец прошлого года. Глотал какие-то таблетки.
– Помню.
– После вашего лечения он не смог работать.
– Кем он работал?
– Программистом.
– Тогда я еще не знал, что к чему.
– А когда узнали, решили помешать Радулеску провести исследования?
– Не совсем так… но допустим.
– Ничего. И так все понятно.
– Что вам может быть понятно?…
– Действительно.
– Наркоманы. Люди, принципиально потерянные для общества. Они редко доживают до тридцати. А… что еще можно…
– Не волнуйтесь так.
– Знаете, совершенно не ваша забота – волнуюсь я или не волнуюсь.
– Последнее: к вам обращались с предложениями продать метод?
– Не один раз.
– А особо настойчивые предложения были?
– Все были особо настойчивые.
– Последнее по времени: кто и когда?
– Неделю назад. Фонд Махольского в лице очаровательной блондинки…
– Фонд Махольского? – Андрис приподнялся. – Че-орт!
– А в чем, собственно?…
– Да как сказать… У «ФМ» достаточно грязная репутация.
– Но я им тоже отказал.
– Боюсь, что это роли уже не играет.
– Подождите, дорогой Ольвик. Что-то я вас не пойму… Я что-то неправильно сделал?
– Да. Все неправильно. Начиная с момента, когда продолжали обещать исцеление от наркомании, зная уже о побочных эффектах.
– Я никому ничего не обещал!
– Обещали, я сам читал. Вы раздавали обещания, зная, что их нельзя выполнить. Вы противились проверке ваших результатов – чтобы не погас ваш ореол. Вы из-за этого ушли из института. Вы не предупредили Радулеску, кто такая Сандра Шиманович…
– Я узнал слишком поздно – все уже состоялось.
– Ну и наконец, вы решили воспользоваться положением, в которое попал Радулеску, чтобы объяснить, почему вы не выполняете обещаний.
– Но я действительно не могу работать с копиями!
– Доктор, не держите меня за идиота. Копирование производилось на аппаратуре «ЭЛТОР» с точностью до двенадцатой девятки. Ваша воспроизводящая аппаратура дает точность до девятой девятки. Она просто не в состоянии заметить разницу между оригиналом и копией.
– Дайте мне воды, – сказал доктор. – Вон, в графине…
Андрис подал ему стакан воды. Доктор вытряхнул из пенала две зеленые капсулы, сунул в рот, нервно запил. Откинулся на подушку. На лбу его проступил пот.
– Да, – сказал он. – Все так. Я вам… врал. Да.
– Что грозит тем, кто применяет вашу запись с помощью плеера и головных телефонов?
– Не знаю. Честное слово, не знаю. Надо проверить на муляже.
– Кто мог бы провести такую проверку?
– Попробуйте связаться с Марком Линдерманом. Крупный нейрофизиолог, консультант…
– Я знаю его. Он бывал в нашем центре. А ближе, здесь, в городе? В университете?
– Я и говорю – Линдерман. У него загородный дом – километров двадцать от города.
– Телефон?
– Сорок семь – сорок семь – сорок семь. Очень легко…
– Да.
– Послушайте, Ольвик… Андрис… Вы мне так ничего не объяснили… но даже не это главное. Что мне делать – теперь? Я не… я боюсь…
– Я бы на вашем месте уничтожил запись. От вас не отвяжутся, пока она есть.
– Да кто? Ради бога – кто?
– Считайте: наркодеры – раз, леваки – два, научная разведка, она же Фонд Махольского…
Доктор поднял ладонь, слабо защищаясь, отгораживаясь:
– Всё-всё-всё… Боже, боже – зачем всё? За что?
– Вы никого никогда не трогали – и вдруг?…
– Но я действительно никого не трогал! Я лечил людей, я лечил… а, да что там говорить…
– Один диск в вашем сейфе в «Паласе». Под охраной. Второй – у меня. Решайте. Уничтожить?
– Не знаю… Наверное, да. Да. Уничтожить. И что бы я вам потом ни говорил…
– Код сейфа?
– День недели, помноженный на позавчерашнее число. Пароль «Эрмитаж семьсот девяносто два».
– Хорошо. Выздоравливайте. Кстати, то, что мы прервали курс?…
– Еще с неделю ничего не будете чувствовать.
– Потом можно будет возобновить?
– Да, конечно…
– Хорошо. Заберите вот это. – И Андрис стал вынимать из сумки золотые шестиугольные пластины. Доктор смотрел на него со странным выражением.
– Я думал, вы их реквизируете, – сказал он.
– Сами разберетесь, – сказал Андрис. – Где оригинал, где копия, где ваше, где не ваше… Все – сами.
– Спасибо вам, – сказал доктор.
– Ну что вы! – сказал Андрис. – Одно удовольствие – работать такие номера…
«Это ты». – «Да, Хенрик, я». – «Я знал, что ты позвонишь». – «Не сомневаюсь». – «В чем?» – «В том, что ты знал, что я позвоню». – «Ну так я тебя слушаю». – «Глеб умирает. Он уже без сознания. Врач говорит, что он протянет еще сутки или двое, но в сознание больше не придет». – «Да, я уже в курсе». – «Ты в курсе… Зачем все это?» Андрис даже остановился. Взять Хенрика за галстук и спросить: «А зачем все это?» И можно даже не брать за галстук, а просто спросить… и послушать, что он скажет в ответ… а он скажет, я не сомневаюсь, и через полчаса я буду верить, что у него не было другого выхода, и у меня не было другого выхода, и у страны не было… Сукин ты сын, подумал Андрис, нет, я все понимаю, но не до такой же степени… или до такой? Или все так плохо, что ему не до сантиментов? Он ухватился за мысль, что все так плохо, – и стал
