– Не станут они сражаться, – сказал кто-то.
– Гордые, – презрительно сказал Козел. – Ну, мы вас расшевелим. Ап!
Он опрокинул свою банку над бочкой, и из банки на песок плашмя шлепнулась крыса! Человечки вскочили. Один быстро схватил спицу, ладонью проверил острие и взял ее наперевес, как пику. Второй взял меч. Рукоять меча была остругана скверно, пальцы ее не обхватывали.
Крыса шевельнулась, приподнялась, шмыгнула к стенке и там замерла. Усики ее шевелились.
– Два дня не кормил, – сказал Козел. – Как уехал, так и…
Прижимаясь боком к стенке, крыса двинулась по направлению к человечкам. Тот, что со спицей, сделал шаг вперед – так, чтобы прикрывать своего почти безоружного товарища. А тот, подняв меч над головой, закричал:
– Это же подделка! Люди вы или нелюди? Это же подделка!!!
– Убери крысу! – заорал Мишка и бросился на Козла. Что-то темное вдруг поднялось в нем, подкатило к горлу и глазам, и он уже не видел Козла, а только огромную ненавистную рожу, а под рожей – голубое пульсирующее горло, в которое нужно вцепиться и не отпускать… Он не достал Козла – тот поспешно отскочил назад и два раза ударил Мишку кулаком в губы. Мишка упал, но тут же вскочил, бросился – ему подставили подножку и стали пинать ногами. Он опять вскочил, повалил кого-то, кого-то отшвырнул, ухватился за край бочки, но повалить ее не смог, бочка устояла; Мишку оторвали от нее и пинками и кулаками выбили за дверь. Позвать, понял Мишка, кого-нибудь позвать! Отца!
– Зуб выбили! – закричала мать, увидев Мишку такого – в грязи и крови. – Никаких больше улиц!
Мишка молча пробежал мимо нее в комнату. Отец сидел за столом и печатал на машинке.
– Папка, пойдем скорее, – заговорил Мишка быстро, глотая слова, – папка, она их загрызет, скорей пойдем. У них мечи поотобрали, понимаешь, и дали деревянный…
– Миша, ты видишь – я работаю, – сказал отец. – Мы же договаривались. И вообще – с кем это ты дрался?
– Папка, это не важно, ну скорей, их еще можно спасти!
– Кого – их?
– Маленьких человечков!
Отец, уже начавший было подниматься со стула, снова сел.
– Сын, ты бредишь. Ну подумай сам, ты же большой – какие могут быть маленькие человечки?
– Настоящие человечки, только маленькие, а они пустили к ним крысу, а меч у меня в столе лежит, ты понимаешь?
– Скажи лучше, кто тебе так губу разбил? Дай-ка посмотрю…
– Папка! Поздно будет, не успеем!
Мишка бросился в свою комнату, схватил меч и вернулся.
– Вот, видишь? Они у них отобрали, им теперь нечем сражаться, пойдем скорее!
– А этот ножик у тебя откуда? Дай-ка сюда. И вообще – ни я никуда не пойду, ни ты никуда не пойдешь. Все.
То же самое темное взметнулось в Мишке.
– Проклятые! – закричал он и кинулся к двери. – Проклятые!!!
Но в дверях стояла мать.
– Кого это ты проклятыми честишь?
– Пусти!!! – простонал Мишка.
– Ах, ты… На мать с кулаками! Мерзавец маленький! А ну!..
Совсем без сил лежал Мишка в постели. Плакать он больше не мог – выплакал все. Саднили разбитые губы, во рту все еще было солоно от крови. Саднила порезанная ладонь. Но меч он им не отдал. Меч лежал под подушкой. Из-за двери доносилось бубнение диктора программы «Время». Потом мать сказала:
– Господи, что же это в мире творится! Вот ведь ни газет читать не хочется, ни телевизор смотреть. Страшно-то как, Володя… Так и хочется на необитаемый остров. Чего людям не живется, чего им надо?
Мишка лежал и думал. Чего людям надо? Много всего надо, а главное – чтобы не отбирали настоящие мечи и не давали взамен щепки, да еще накануне сражения… Тьма обступала его со всех сторон. Мишка повернулся на бок, сунул руку под подушку, нащупал меч. Ему показалось, что рукоять меча растет, становится как настоящая, вот ее можно обхватить как следует… «Спи, мальчик», – обещающе сказала темнота. Таким же тоном говорит Козел: «Иди сюда. Иди, иди…»
Спи, мальчик.
Ника, или Аннабель– А вы, Берт? – повернулась к нему Аннабель.
Берт помедлил. Тронул щипцами дрова в камине, положил поверх догорающих еще две чурочки. Отсвет огня странным образом смягчал его черты.
– Не знаю, принцесса… Я согласен с генералом – пройти прямым путем будет немыслимо трудно. Невозможно. Но уходить в изнаночный мир… Наверное, это правильно. Но мне просто не хочется.
– Понятно… Вашего мнения, Бернард, я не спрашиваю, вы вряд ли знаете, о чем идет речь. Я права?
– Да, ваше высочество.
– Но вы, может быть, лучше нас знаете: сможем ли мы пройти к столице дорогами? Переодевшись, прикинувшись, с нужными документами, еще как-нибудь?
– Я не знаю такого способа, – медленно сказал улан. – После сегодняшнего столкновения будут поставлены на ноги все гарнизоны, все пароли и пропуска изменятся, задерживать будут по малейшему подозрению… а выдавать себя за гернотов мы не сможем.
– Это так, ваше высочество, – подтвердил генерал. – О том же говорил и Дракон, вы помните: путь по дорогам будет возможен только в том случае, если мы незаметно пройдем приграничную полосу. И даже при этом требовались всяческие ухищрения. А мы переполошили осиный рой…
– Я подозреваю, что нас подталкивают именно к такому решению, – сказала Аннабель. – Слишком уж подчеркнуто нас оставили в покое…
– И об этом говорил Дракон, – сказал Берт. – Он говорил: прислушивайтесь к предчувствиям и никогда не идите против них.
– Я думаю, – сказал улан, – нам нужно перестать обсуждать планы вслух.
Все посмотрели на него.
– Последнее время герноты научились ставить себе на службу зверей и птиц. В основном для шпионажа. Мне послышался шорох…
– Ветер, – неуверенно сказала Аннабель.
– Все равно. Давайте помолчим и послушаем.
– А разве их прислужники могут входить в Эпенгахен?
– Не знаю. Я не знаю даже, как сами герноты: не могут сюда входить или просто не хотят.
Будто похолодало внезапно. Будто потускнел свет огня и плотнее стала темнота за окнами. Рука, ища успокоения, легла на рукоять меча. И в наступившей тишине обнаружились тихие скребущие звуки, приходящие сверху.
– Нет! – Аннабель остановила вскочившего на ноги генерала. – Сделаем иначе…
Они вышли из приграничной полосы, и можно было применять те методы, которые в приграничье могли их выдать или погубить. Аннабель открыла ранец и на секунду задумалась. Потом взяла кисет и трубку. Генерал понял ее замысел и, пока она набивала трубку, достал из камина уголек.
Пряно-горький осенний дым, воскрешающий забытые сны… Аннабель подержала его в легких, во рту – и выпустила, особым образом сложив губы. Села, как предписывалось: сведя стопы и предплечья и касаясь век подушечками пальцев. Несколько секунд – несколько ударов сердца – прошло в темноте; потом возник зеленоватый свет.
Сначала это было просто пятно, разгорающееся где-то позади глаз; потом в пятне появились другие пятна, темные и светлые, а
