– У тебя же голова кружится, – сказала Татьяна. – Я же вижу.
– Все прошло, – сказал он.
Это было вранье, но ничего не сделаешь – приходилось врать. Он окончательно перестал бы уважать себя, уступи ей эту честь. Достаточно того, что вырубился во время боя…
– Ладно, – согласилась Татьяна. – Только давай мы тебя подстрахуем.
Страховка получилась надежная: тросом лебедки Диму опоясали и Татьяна, стоя внизу, понемногу наматывала на барабан слабину. Стрела покачивалась, и голова кружилась как следует, и два раза Дима чудом удерживался на своей ненадежной опоре – и все-таки докарабкался до верху, ногой оплел ржавый железный уголок – потом качнулся вперед и широко расставленными руками оперся о стену. Поднял глаза. До нижнего края окна было с полметра, не больше.
Но и не меньше.
Что ж… Он перенес ногу на верхнюю, последнюю перекладину, другую поставил на скобу, огораживающую ролик, перебирая руками, распрямил колени…
Стекло. Вот оно, стекло.
Теперь дотянуться до пожарного топорика за поясом…
Он понял, что не сможет этого сделать. Если он отпустит хотя бы одну руку…
Подумаешь, упаду! Я же привязан.
Организм сопротивлялся, как дурной. Он не понимал: привязан не привязан… Он видел бездну под ногами.
Но нет и обратной дороги… Стрела качнулась под ногами, Дима чуть не сорвался, но удержался все-таки, упершись в стену локтями и лбом. Вот, пожалуй, теперь можно дотянуться до топорика…
Вслепую он рубанул по стеклу. Топорик отскочил. Он ударил сильнее – и вместо ожидаемого дождя осколков раздалось густое «чвак». Топорик застрял. Дима поднял глаза – стекло стало белым от множества трещин. Триплекс. В несколько ударов он вырубил дыру, за которую можно было уцепиться левой рукой. Теперь он почувствовал себя увереннее. Но все равно пришлось повозиться, пока удалось проделать достаточно большое отверстие.
Он постоял, держась за край окна и переводя дыхание. Плечи ломило. Жарко было невыносимо. Отдышавшись, он подтянулся, оперся грудью об острый край рамы и несколько секунд висел, вглядываясь в полумрак. Прямо перед глазами был блестящий хромированный поручень. Дальше – малопонятное: пульты, щиты, железные шкафы… Необитаемый вид. Дима перехватился руками за поручень и втянул тело в окно.
Пыль здесь лежала ковром. И пахло в первую очередь пылью. Он встал, освободился от троса, привязал его к поручню. Высунулся, помахал Татьяне и Павлику, крикнул: «Осмотрюсь и вернусь!» – и пошел осматриваться.
Помещение имело форму сектора. Таких, наверное, вокруг этого круглого зала должно быть штук восемь. Два массивных, будто отлитых из чугуна пульта стояли так, чтобы операторы сидели лицом к окну, а два других, поменьше и покомпактнее, – под прямым углом к ним. Дима осмотрел пульт, рукавом стеганки смахнув густую пыль. Под пылью обнаружились циферблаты в черных эбонитовых окантовках. На шкалах были цифры и какие-то полузнакомые символы. Ладно, потом вспомню. Голова еще не вполне своя.
А в противоположной от окна стене, между железных шкафов с рубильниками по бокам, он нашел обычную дверь. Она была открыта. За дверью ощущалось не слишком обширное пространство. Дима постоял, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте.
Это спасло ему жизнь.
Он уловил скольжение светового блика по стене до того, как услышал шаги, – и на всякий случай отодвинулся за створку двери. Рука сама забралась в карман, обхватила плотненькую рукоятку «ТТ». Придерживая левой рукой затворную раму через ткань ватника, Дима дослал патрон. Предохранитель был испорчен, и Архипов, повозившись с ним, выбросил его совсем. Архипов, подумал Дима. Неужели – правда?… А я лежал, как теплое говно… Шаги приблизились и остановились.
– Чуха, секи масть! – раздался шепот. – Окно!
Окно! Дима, пятясь, обогнул железный шкаф и встал за ним, держа пистолет перед лицом стволом вверх.
После долгого молчания за дверью закричали:
– Эй! Выходи! Выходи, ничего не сделаем! Слышь, чего говорю?
Нашли дурака.
– Выходи!
Леопольд. Подлый трус.
Было странно легко и холодно.
Голоса забубнили, а потом раздались тихие осторожные кошачьи шажки – кто-то на полусогнутых, готовый к прыжку и падению, шел от двери к окну. Остановился, поворот вокруг себя – не заметил. Дима вжался за шкаф. Или заметил? Почему стоит?
Очередь оглушила его. Будто он сидел в железной бочке, по которой лупили молотками.
Вторая очередь была тише – стрелок перенес огонь на другую цель.
Железная стенка – на уровне груди – вздулась и пошла бугорками. Пули пробили только один слой железа.
Все дальнейшее было уже будто бы и не с ним.
Тот, в центре комнаты, намерен был убить его – не зная кого, не зная, вооружен ли противник… Значит, он получил право на ответный выстрел.
Дима сделал полшага и, не целясь, послал пулю в того, на полусогнутых, с автоматом у живота, – и, зная, что попал, тут же развернулся к двери. Второй – замер. Он мог разнести Диму в клочья, потому что ствол автомата смотрел Диме прямо в живот, но – замер. Такое случается.
– Бросай, – тихо сказал Дима.
Автомат закачался на ремне над полом. Охранник чуть наклонился вбок, чуть присел, опуская оружие на пол, – и вдруг сделал какое-то движение левым плечом, и пронзительная, слепящая боль взорвала череп – одновременно с выстрелом. Сквозь красную пелену Дима увидел, как падает, хватаясь руками за воздух, охранник. Потом упал сам.
Ника, или Стелла, или АннабельЗасовы завизжали – верхний, потом нижний, – и, чавкнув, открылась дверь. Снаружи была ночь. Густой зеленовато-желтый свет факелов залепил глаза. Чувствуя себя еще более слепой, чем в темном, наглухо закрытом фургоне, Стелла замерла.
– Выходи! – грубый голос.
– Не видят оне, – другой, гудящий, низкий. – Эй, дамочка, давай сюда руку!
Преодолев оцепенение, Стелла приподнялась, протянула руку вперед. Ладонь ее тут же утонула в огромной лапище, сильной и желающей быть осторожной.
– Придуряются, – сказал первый голос.
– Рук им велено не вязать, а вести так, – сказал второй. – И обращаться вежливо. Ты хоть понимаешь, как это – вежливо?
– Морочут нам голову господа… Ладно, соблюдем. Давайте, остальные. Ты, черный, – выходи!
Понемногу зрение вернулось. Стелла огляделась. Их окружала стена, слева высилась круглая башня, и зубцы ее четко выделялись на фоне мерцающего неба. Десятка два солдат стояли во дворе, следя за выгрузкой арестантов, и еще на стенах угадывались смутные силуэты. В свете факелов лица казались лицами трупов.
Пальмер поддерживал Адама, вымотанного столь дальней дорогой, и Иппотроп, по обыкновению, ворчал неразборчиво и боязливо. Даже выносливую, как сухой бамбук, Стеллу покачивало на твердой земле. Солдаты с факелами окружили их, и бородач, распоряжавшийся здесь, молча повел к темной дверце, видневшейся в основании башни. Семь ступенек вниз, пароль, протяжный скрип, коридорчик, новая дверь…
– Вам сюда, – сказал бородач, отходя на шаг.
Откинулась зеленая портьера… Круглый зал, убранный богато и тонко. Шандалы со свечами, запах воска и трав. Горящий камин, кресла, расставленные полукругом, стоящий человек. Тот самый, «повелитель мух», Доверенный
