– Я уже не плачу, – сказала Флора.
ТатьянаЭто были, наверное, самые страшные минуты – когда наверху гремели очереди, а она здесь, внизу, ничего не знала и ничего не могла сделать. Это было страшнее, чем бой с оборотнями на чешуйчатых конях и даже бой с драконом. Хотя тогда ей казалось, что самое страшное – именно это… И даже не очереди, нет – самым страшным была наступившая после тишина. Что же теперь? Она не видела никого, а ее мог видеть кто угодно – отовсюду. И Пончик – почти в обмороке и ничего не может… Это и есть паника, подумала она потом. А тогда, набросив на Пончика пропыленный чехол и ухватив наган зубами за скобу, чтобы не рыдать, полезла по стреле, по тросу, заглянула в окно – лучшей мишенью она никогда не была… Почему-то сначала она увидела только Диму – те двое, в темно-сером, не сразу попали в поле зрения. Только пробегая мимо, она поняла, что это люди, что это они стреляли… Дима лежал на спине, и из правого, залитого кровью глаза у него торчал нож.
Она сразу поняла, что он жив, что он без сознания, что от нее сейчас все зависит… И что торопиться не следует, а следует немного подумать, повспоминать и подготовиться – хотя бы морально. За без малого два месяца ошеровских боев она научилась многому. Так… снять ватник, снять рубаху, рукав долой – пригодится… долой оба рукава. Окса, миляга, ты знала, наверное, на что пойдут твои рубахи… Сразу – бинты. А вот этим – уберем кровь… Господи – глаз не вытек! Веко разрезано – зарастет! Лезвие вошло в глазницу, отодвинув глаз. Теперь бы не повредить, вытаскивая… Левой рукой Татьяна обхватила Димино лицо, удерживая голову, а правой – одним мягким и точным движением извлекла нож. Кровь – это ничего… это вытекает, которая скопилась. Потом она положила на глаз свернутую тряпицу, обвязала голову бинтом. Дима застонал и заворочался. Лежи, Димочка, не шевелись. Он услышал голос и расслабился.
Только потом она встала и подошла к тем, в серых комбинезонах. Один, лежавший близко и лицом вниз, был здоровым амбалистым парнем – таких она не любила. И не жалела, если с ними что-то случалось. А второй вдруг оказался похож на мертвого Мишку, каким он недавно приснился. Не лицом, а – непринадлежностью к сильным. Нет, неправильно, Мишка был сильный, но это была какая-то не такая сила. Да, Мишка был сильный, а этот просто пацан. Пацана жалко, но он, безусловно, мертв: пуля попала в лоб. Дима стал классным стрелком…
Теперь стоило позаботиться о Пашке. Татьяна помнила, что у какого-то агрегата там, внизу, была сбоку приварена легкая лесенка ступенек на пять. Как раз – от стрелы до окна… Это заняло час. И еще час ушел на то, чтобы затянуть Пончика ремнями поверх ватника по ребрам. Он никак не мог поверить в то, что это уменьшит боль. Наконец согласился: выдохнул и замер… Животом дыши! Вот так. Пончик выглядел глупо. Впрочем, после этого и по стреле, и по лестнице он вскарабкался, как обезьяна.
Дима уже пришел в себя и мучался жуткой болью. Ему надо было дать промедол или, на худой конец, анальгин. Надо было положить лед на рану. Ничего этого не было.
– Ты побудь с ним, – сказала Татьяна, – а я поброжу…
Пашка кивнул.
В магазине калаша осталось девять патронов. Татьяна взяла автомат амбала. Автоматик был маленький и ни на что не похожий. Но как обращаться с ним, было вполне понятно. Еще она забрала у амбала фонарь.
За дверью воняло пылью и плесенью, как и должно вонять в пустом доме. Эти двое, теперь уже мертвые, протоптали в пыли весьма заметную тропинку, и Татьяна, не особо раздумывая, пошла по ней – держа на всякий случай взведенный калаш у плеча стволом вверх. Вид был скучен – учреждение, из которого при отъезде забрали все нужное, но побросали старье и хлам. Окон не было видно нигде, лампы, естественно, не горели. Один раз ей попалось освещенное помещение: длинный, высокий и широкий коридор со светящимся, как в том круглом зале, потолком. Он напомнил Татьяне московский ГУМ. Вдоль всего коридора проходила выложенная мрамором канава с перекинутыми через нее мостиками разной формы. Захотелось зайти туда и посмотреть все подробнее, но дорожка шла мимо. А шагов через двадцать в проеме двери возникли тусклые множественные огоньки – как вид Ошерова с Катерининой сопки.
Микк, или Павлик– Наверное, надо как-то попрощаться, – сказал Микк.
– Давай, – сказал Ноэль.
Они обнялись.
– Думаю, этого достаточно, – сказал Ноэль.
– Мы, наверное, уже не увидимся никогда, – сказал Микк.
– Ну и что? – сказал Ноэль. – Только ли мы?
– Ты прав. Ладно, счастливо добраться. И… а, ты все сам знаешь.
– Тебе тоже – счастливо добраться.
Микк, стараясь не оглядываться, запрыгнул в кабину, пристегнулся и дал газ. Самолет быстро разбежался и легко оторвался от асфальта. Набрав немного высоты, Микк заложил вираж и прошел над местом своего взлета. Ноэль, не поднимая головы, топал по шоссе. Идти ему еще оставалось часа два. Столько же, сколько Микку лететь.
Море появилось впереди – сверкающей полосой. А справа, страшно далеко, там, откуда они прилетели, висела темно-синяя, почти черная туча, висела низко и тяжело. Он оглянулся: Флора спала. Спала, почти повиснув на привязном ремне. Хорошо, подумал он, не надо ей этого видеть…
Море уже было внизу, синее, в белых черточках коротких волн. Самолет ощутимо подбрасывало. Ветер начинал тянуть в адскую топку. А может быть, и без всякого людского вмешательства ему было положено дуть именно так. И вдруг в море, в глубине, под этой острой рябью, – он увидел лицо. Свое лицо. Огромное свое лицо. Оно медленно всплывало к поверхности… коснулось ее… и исчезло. Это было так отчетливо и так невозможно, что Пашка отшатнулся от окна. Самолетик – со стрекозу размером – удалялся неторопливо и солидно. И внезапно исчез – на фоне темных, отражающих свет круговых окон. Пашка долго ждал, когда он появится снова – но самолетик не появился. Тогда он вернулся к Дим Димычу.
Дим Димыч был почти плох. Эта новая рана добавилась к недавней контузии, от которой он даже не начал оправляться. Зачем его взяли такого? С десяток парней можно было найти, которые… Ха! А зачем взяли меня, Таньку, Марью Петровну? Все было не просто так…
– Пав… щи… воды… – невнятно – челюсти не разжимались – сказал Дим Димыч, но Пашка его понял.
Конечно, такое здание не может быть без водопровода, это ясно – но есть ли вода в трубах? Все это пахнет
