Таррэн напряженно размышлял, искал выход из сложившейся ситуации и уже который день с интересом гадал: удастся ли ему разрушить недобрую традицию и выбраться из Проклятого леса? Или же через тысячу лет кто-то из потомков нынешних эльфов найдет у врат его высохшие кости и втайне порадуется, что не сам лежит тут в пыли и безвестности? Как ни крути, картинка выходила невеселая. Даже жаль, что судьба другой пока не нарисовала.
Против обыкновения, Таррэн не стал ужинать вместе со всеми. Едва герр Хатор разрешил остановиться на ночлег, а вокруг весело потрескивающего костра в ожидании ужина начал собираться голодный народ, он отпустил усталого скакуна, сбросил седельные сумки и бесшумно скрылся в темноте. Он не хотел сейчас ничьего общества. Не собирался рассказывать своей истории. Не искал понимающего взгляда или доброго слова. Просто не ждал — не умел, наверное? Но не испытывал никакого сожаления о том, что всю жизнь прожил волком-одиночкой.
Так уж сложилось, что он не нашел понимания среди сородичей, не смирился с тем порядком вещей, который проповедовали хранители знаний, и, сбросив оковы единения с родом, навсегда покинул родной лес. Вопреки воле отца. Против воли совета старейшин. Не понятый, не услышанный и до сих пор не прощенный.
Он провел среди смертных две сотни лет, начав понимать их гораздо лучше, чем кто-либо из собратьев, а со временем нашел если не друзей, то хотя бы тех, кто не ненавидел его за форму ушей и цвет глаз. Но, как ни печально сознавать, так и не обрел по-настоящему значимой цели в жизни. Не смог забыть прошлое, не сумел полностью отстраниться от себя, прежнего. Не залечил старые раны. И тщательно укрываемая тоска нет-нет, да и прорывалась наружу такими вот приступами болезненного одиночества. Требовала выхода, искала, куда бы излиться, и он хорошо запомнил, как с ней нужно бороться.
Эльф глубоко вздохнул и отер влажное после тренировки лицо. Затем опустил натруженные руки и вернул родовые клинки в ножны. После чего с нескрываемым удовольствием окунулся в небольшое озерцо и по привычке остался обсыхать на берегу прямо так, нагишом, с наслаждением позволяя ветру касаться обнаженной кожи.
Сколько прошло времени с момента его ухода из лагеря, он не знал, да и не важно это — вряд ли кто-то спохватится. Однако, судя по почерневшему небу и приятно ноющим мышцам, потренироваться сегодня удаюсь неплохо. А главное, с пользой, потому что это всегда помогало встряхнуться. Даже тогда, когда уныние и безысходность грозили затопить с головой.
— Гляди, какой красавчик, — неожиданно раздалось вдумчивое у него за спиной. — Ушки длинные, волосики черные, а уж глазки как сверкают! Про то, что ниже, я вообще молчу… Гм, голые эльфы, свободно разгуливающие в лесу по ночам, — это действительно нечто. Как думаешь, Карраш, это он ради нас так расстарался?
Невидимый гаррканец насмешливо фыркнул.
Таррэн откинул со лба мокрую прядь и с изумлением воззрился на наглое существо, которое не только соизволило наконец проснуться, но и сидело сейчас напротив, бесцеремонно его изучало, да еще и комментировало вслух!
— Давай-давай, покажись во всей красе, а то нам не все видно, — с каким-то ненормальным азартом подбодрил Белик, деловито садясь на землю. — Мне, разумеется, твои прелести до одного места, но когда еще в жизни выпадет такой шанс — воочию рассмотреть перворожденного? В первозданном, так сказать, виде? Ого! Да тут, оказывается, есть на что глянуть! Видать, не врут девки про ваше достоинство! Рыжик от зависти удавится, когда я ему расскажу!
Таррэн против воли почувствовал, как от «похвалы» начинают гореть уши, и торопливо напялил штаны.
С’сош! Ну что за несносный сопляк! Едва в себя пришел, как на тебе — опять нарывается! Еле сидит, почти не двигается, потому что лишний раз пошевелиться наверняка больно. Даже куртку не набросил на плечи, хотя уже прохладно. И сапоги натянуть не смог, а теперь его бесстыдно голые пятки сверкают в темноте не хуже иного фонаря! Зато туда же — дерзить надумал, чтобы его снова прибили! В кого только уродился, маленький мерзавец?!
— Карраш, плюнь в него, что ли? — вяло попросил этот стервец, вовремя приметив, что у темного на скулах заиграли желваки. — А я что? Я — ничего. Только правду сказал, а он не верит. Это ж комп-ли-мент, дурень! Цени, ушастый, потому что я очень редко кого хвалю. Правда, Каррашик? Интересно, если бы на моем месте сидела красивая девушка, он бы по-другому отреагировал?
— Я гляжу, тебе стало лучше? — сухо осведомился Таррэн, застегивая ремень.
— Мм… силенок пока маловато, но на тебя вполне хватит. Так что не обольщайся.
Эльф неверяще вскинул брови. Нет, это просто невероятно! Должен же у него быть хоть какой-то инстинкт самосохранения!
— Слушай, на этом свете есть хоть одно существо, кроме Урантара и Карраша, кто не бежит от тебя сломя голову? У меня складывается впечатление, что ты готов плюнуть в лицо каждому, лишь бы не дать повода себя задеть. Я-то ладно. Ты не любишь эльфов и сделаешь все, чтобы убедиться: нам доверять нельзя. Согласен. Но чем тебе не угодил тот же рыжий? Или Ирбис? Девчонки, которым ты, судя по всему, небезразличен? Зачем издеваться над остальными?!
Белик несильно вздрогнул и уронил взгляд.
— Тебя это не касается.
— Возможно, — не стал протестовать темный. — Но не только перворожденные умеют делать больно. Мир полон вещей, которые нам не нравятся не меньше, чем вам. Поверь, люди тоже не сахар, а иногда кажется, что даже мы можем поучиться у вас жестокости. Но это не значит, что я должен достать меч и убивать всех направо и налево, без разбора!
В темноте враждебно сверкнули два ярко-голубых глаза.
— Не тебе говорить о жестокости, эльф!
— Меня зовут Таррэн.
— А мне без разницы. Для расы, которая не
