На короткое время мы умолкли, внимательно оглядывая окрестности.
– Там, вдалеке, что-то светится, видишь? – показала рукой Лора. – Предлагаю выдвинуться туда на разведку. Может, заодно «языка» возьмем.
– Годится.
Воздух здесь был теплым и влажным, потому Лора скинула куртку, оставшись в одной обтягивающей майке цвета хаки. Я невольно залюбовался ее округлыми формами, рельефно выпирающими из-под тонкой хлопчатой ткани.
– Чего уставился? Пошли! – скомандовала девушка, взяв на себя роль лидера нашей маленькой группы. Перехватив поудобнее кистень, я вылез вслед за ней из пещеры.
Спуск получился непростым: рыхлая почва постоянно осыпалась под ногами, и чтобы не потерять равновесие, мне приходилось хвататься за торчащие отовсюду листья и лианы. Если сейчас кому-нибудь пришло бы в голову напасть на нас, это мероприятие ожидал бы безоговорочный успех – в подобных условиях невозможно оказать хоть сколько-нибудь достойное сопротивление. Однако вскоре склон сделался пологим, а после и вовсе принял привычное мне горизонтальное положение. Я было расслабился, сосредоточившись на том, чтобы продраться сквозь заросли с минимальным ущербом для одежды, и совершенно напрасно. Только растянувшись на влажном ковре из опавших листьев в полный рост, я подумал о том, что неплохо было бы все же смотреть под ноги.
Я пошарил в листве в поисках предмета, о который только что споткнулся, и был немало удивлен: пальцы наткнулись на гладкий холодный металл. Раскидав жухлые листья, я удивился еще больше. Рельсы! Здесь пролегала самая настоящая узкоколейка, похожая на те, что строили в земных шахтах для транспортировки вагонеток с углем. Судя по ржавой поверхности рельс, эта ветка была давно и безнадежно заброшена.
– Цивилизация, однако, – с интересом разглядывая мою находку, прокомментировала Лора.
– Скорее, ее остатки, – скептически ответил я. – Если этой железной дорогой когда-то и пользовались, это было не меньше века назад.
Узкоколейка вела примерно в нужном нам направлении, и потому мы решили двигаться дальше по шпалам, вместо того чтобы продираться сквозь чащобу, рискуя выколоть себе глаза ветвями. Однако джунгли брали свое и здесь: железнодорожный путь оказался почти неразличим под толстым слоем ползучей растительности, а густые заросли папоротника тут и там пробивались прямо между рельсами, перекрывая нам проход. Стараясь проявлять осторожность, мы перешли через полусгнивший деревянный мостик, перекинутый над деловито журчащим меж камней ручьем. Арки моста уже частично разрушились, а немногие оставшиеся несущие столбы были плотно укрыты стеблями вьюна. За мостом признаки цивилизации стали появляться чаще: мы миновали развалины полустанка – провалившейся деревянной платформы, внутри которой вырос целый лес. Позади просматривались следы станционной постройки со странным растрескавшимся барельефом. Он изображал двух похожих на людей существ, держащих в руках земной шар. Фигуры выглядели со стороны немного непропорционально и гротескно, словно детский рисунок. Точнее принадлежность этих гуманоидов к какому-то конкретному виду определить было невозможно, поскольку головы фигур давным-давно потерялись в густой траве. А еще через сотню метров мы наткнулись на ржавый остов пассажирского состава, состоящего из паровоза и единственного вагона. Вместо окон в его стенах зияли черные провалы, а от крыши остались только ребра каркаса. Локомотив тоже пребывал не в лучшем состоянии: весь во вмятинах и дырах, сквозь которые тянулись к небу листья тропической поросли, он беспомощно завалился набок, будто дохлый жук, выставив на всеобщее обозрение погнутые спицы колес. Но самое поразительное заключалось в том, что состав был очень маленьким – меньше поезда детской, или, как ее еще называли, малой железной дороги в Жуковском, куда меня, школьника, когда-то возили родители.
– Карлики, что ли, это строили? – осторожно дотронувшись до проржавевшей паровозной трубы, поинтересовалась моя спутница.
– Уж точно не люди, – проворчал я.
За полустанком обнаружилась давным-давно не действующая стрелка. Одна ветка узкоколейки убегала на запад, туда, где над неровным силуэтом тропического леса догорал закат, другая тянулась дальше, навстречу огням, все ярче светившим в густеющей мгле. Мы ускорили шаг. Железнодорожное полотно обогнуло заросшее высокой травой озерцо, в темной воде которого недовольно перекрикивались лягушки, и нашим взглядам открылось удивительное зрелище.
В пологой низине раскинулся город, только город этот был очень странным и не похожим ни на что, виденное мною прежде. Здания из дерева и камня напоминали высокие башни, собранные из отдельных секций неправильной формы. Между этажами вытянулись навесные мосты, подобные тем, что я уже видел однажды на дне Разлома. Но больше всего воображение поражали канатные дороги, использовавшие вместо кабин плетенные из лозы корзины, и такие же лифты, деловито сновавшие вверх и вниз между этажами башен. Все это приводилось в движение сложными механизмами, сооруженными из десятков разнокалиберных металлических шестеренок. При взгляде на них мне показалось, будто бы я попал в недра башенных часов, созданных сумрачным гением какого-то сумасшедшего изобретателя. Канатные дороги пролегали на разных уровнях этого чудо-города, они перекрещивались, шли параллельно друг над другом и вновь расходились в разные стороны на следующем воздушном перекрестке. Здешние обитатели просто спрыгивали при необходимости из верхней корзины в нижнюю или, ухватившись за одну из висящих повсюду веревочных лестниц, шустро перебирались на верхний транспортный уровень.
А обитателей тут было много. Мартыши. Сотни, тысячи мартышей различных мастей и размеров. Мартыши с серой, бурой и иссиня-черной шерстью, пожилые мартыши с седыми подпалинами на боках и мамаши, несущие на спине сразу нескольких цепляющихся за их тощие бока любопытных детенышей. Город этих удивительных существ, что я посетил чуть больше месяца назад на пути в Сурган, казался сущей деревней по сравнению с настоящим мегаполисом, где мы очутились сейчас.
Стоило мне немного ослабить бдительность, как в мое сознание хлынул поток направленных извне эмоций. Я ощущал одновременно усталость и грусть, радость и тревогу, печаль и воодушевление, раздражение и нежность. Мартыши прекрасно общаются без слов, транслируя друг другу незримые чувства-образы, и, заразившись однажды от них этой эмпатией, я научился немного понимать их мысли.
– Человек. Гость. Друг?
Обратившийся ко мне мартыш совсем по-человечески стоял на задних лапах, трогательно заглядывая мне в лицо. Говорил он по-клондальски, и произношение непривычных звуков давалось ему с определенным трудом.
– Человек. Не враг, – традиционно ответил я.
– Можешь спросить у него дорогу? – Лора протянула руку, чтобы потрепать маленькое существо по мохнатой макушке, но мартыш пугливо вжал голову в плечи и с опаской отступил на несколько шагов, явно приготовившись удрать. – Или пусть покажет того, кто знает, как добраться до Очага.
– Нам нужен старейшина, – ответил я, – в каждом племени мартышей есть такая уважаемая всеми особь.
– Альфа-самец?
– Скорее, альфа-дедушка. У земных животных вожак обычно отличается силой и агрессивностью. Мартыши разумны, поэтому их общество устроено сложнее. Они прирожденные пацифисты, не приемлют насилие, потому у них в цене разум, знания и опыт. Подожди минутку.
Я
