– Луна, я иду. Держись подальше шлюза. Делай, что я скажу.
Цзиньцзи запускает цикл шлюза. Лукасинью слышит, как свист воздуха становится все громче, и это самая сладкая музыка, какую он когда-либо слышал. Он выталкивает себя из шлюза, остается на спине, обвивая руками труп. Тащит его к пустой капсуле БАЛТРАНа и закрывает в ней. Он не хочет думать о бардаке, который получится после оттаивания тела – главное, чтобы Луна его не видела, и вообще, здесь есть другие капсулы на тот случай, когда – если! – подача электроэнергии возобновится.
Он выкарабкивается из жесткого скафандра. Все силы его покинули. Он никогда в жизни так не уставал: ум, мышцы, кости, сердце. Ничего еще не закончилось. Оно даже не началось по-настоящему. Столько всего надо сделать, и только он может это сделать, а ему хочется улечься лицом к стене, повернувшись спиной ко всему, что надо сделать, и вымолить у них немного времени на сон.
– Луна, можно мне немного твоей водички?
Он не видит, откуда появляется девочка, но она дает ему свою фляжку, и он пытается не выпить все одним глотком, чтобы вымыть вкус скафандра из своего рта. У переработанной в скафандре воды всегда есть привкус мочи.
– Луна, можно я лягу рядышком?
Она кивает и пристраивается рядом с ним. На ней остатки его одежды – этакая беспризорница 80-х в мешковатом наряде. Лукасинью обнимает ее и пытается поудобнее устроиться на стальной сетке. Он боится, что слишком устал для сна. Он дрожит. Холод забрался глубоко. Надо столько всего сделать, безумное количество дел, и тысяча вещей могут тебя убить, но начало положено.
– Цзиньцзи, не позволяй мне спать слишком долго, – шепчет он. – Разбуди, когда она оттает.
– Что? – бормочет Луна. Она маленький сгусток тепла, свернувшийся возле его живота.
– Ничего, – говорит Лукасинью. – Ничегошеньки.
* * *Лукасинью просыпается, пытается пошевелиться. Боль пронзает его ребра, его спину, его плечо и шею. Металлическая сетка отпечаталась на щеке. Голова тяжелая и тупая; рука, на которой заснула Луна, онемела и не слушается. Он вытаскивает руку из-под девочки, не разбудив ее. Луна спит как камень. Лукасинью надо отлить. По пути в уборную ему приходит в голову мудрая идея.
– Что ты делаешь? – Луна проснулась и смотрит, как он опустошает скудное содержимое мочевого пузыря в аварийный скафандр.
– Скафандр все переработает. Тебе понадобится вода. – Моча Лукасинью темная и мутная. Моча не должна быть такой.
– Ну ладно…
– У нас есть что поесть?
– Какие-то батончики.
– Съешь все, – приказывает Лукасинью.
– А как же ты?
– Мне и так хорошо, – врет Лукасинью, хотя в животе у него бездонная пропасть. Он никогда не знал голода. Вот, значит, что чувствуют бедняки. Голод, жажда, поверхностное дыхание. До последнего еще очередь не дошла. – Я приготовлю другой костюм, а потом мы отсюда уедем.
– В капсуле мертвая женщина?
– Да. Ты заглядывала?
– Ага.
Он страшится следующей части своего плана. Приступы паники от того, что ему придется сделать, чтобы заполучить пов-скаф, раз за разом поднимали Лукасинью из глубин усталого сна. Надо действовать быстро и умно, не давая себе времени на раздумья. Он открывает дверь капсулы БАЛТРАНа, хватает мертвую женщину в пов-скафе за руку и выволакивает на пол. Она движется неуклюже, конечности у нее окоченелые. Лукасинью чувствует через пов-скаф, что она еще не до конца оттаяла. Он переворачивает ее лицом вниз. Сперва надо отцепить шлем. От вони его едва не настигает приступ рвоты. Все воняют в пов-скафах, но такого смрада ему еще не доводилось ощущать. Он снова и снова подавляет тошноту. С камнем в желудке Лукасинью откладывает шлем в сторону и расстегивает ремни. Дрожащими руками открывает герметичный шов. Новая волна зловония, и он понимает: это запах смерти. Лукасинью видел смерть, но ни разу не нюхал ее. Заббалины забирают мертвецов на своих драндулетах с мягкими шинами и не оставляют ни беспорядка, ни грязи, ни запаха.
Лукасинью, затаив дыхание, снимает костюм с мертвого тела. Ее кожа такая белая. Он почти ее касается, но замирает, чувствуя идущий изнутри холод. Теперь сложная часть. Надо вытащить руку через рукав. Со второй будет проще, после того, как он освободит первую. Перчатка присосалась к пальцам, и локоть ему сопротивляется. Выругавшись, он садится на пол, поворачивает мертвую лицом от себя и, упершись одной ногой в ее плечо, стягивает упрямый рукав с трупа. Быстрее высвобождает второй. Теперь ему приходится перевернуть тело, чтобы спустить пов-скаф с торса и освободить ноги одну за другой.
Он встает над мертвой женщиной и стаскивает костюм. Тело дергается. Он стягивает костюм с ее груди и живота, размазывая кровь от ужасной ножевой раны по небольшой выпуклости ее желудка. Спешит стянуть его с ягодиц. На левой у нее тату – цветочек. Лукасинью сжимается в всхлипывающий, воющий комок. Этот цветочек его добил.
– Прости, прости меня, пожалуйста… – шепчет он.
Потом берется за ступню обеими руками. Высвобождает левую ногу, потом правую. Пов-скаф остается у него в руках, словно содранная кожа. Вымазанная в крови женщина лежит на спине, слепо уставившись в лампы на потолке.
Теперь пов-скаф надо надеть. Лукасинью сдирает скаф-трико аварийного скафандра. В депринтер его. Ноги в штанины, быстро и с умом, чуть поерзать – и вот пов-скаф достиг груди. Не надо думать о влаге на коже. Руки – одна, вторая. Лукасинью тянется к стропу, герметизирующему скафандр. Закрепляет стяжные ремни. Пов-скаф для него слишком короткий. Это напряжение в плечах и пальцах ног и рук превратится в ноющую боль. Трубки предназначены для женщины. Это он тоже перетерпит. К тому моменту, когда он тянется за шлемом, принтер выдает новое скаф-трико: свежее, розовое, размера Луны. Непростая задача при ограниченных ресурсах, но Луне нужно трико, чтобы взаимодействовать с аварийным скафандром.
– Анжинью, тут мне понадобится твоя помощь.
Луна берет рулон изоленты из шлюза, запечатывает прореху в пов-скафе и трижды обходит вокруг Лукасинью, обклеивая его лентой.
– Не используй слишком много, она может нам пригодиться, – упрекает Лукасинью. – Теперь надевай трико, а я заряжу наши костюмы.
– Что мне делать с одеждой?
Лукасинью едва не говорит Луне бросить ее, но понимает, что это означает выкинуть ценный материал, органику, от которой может зависеть их жизнь и смерть там, в лунных Пиренеях.
– Засунь в депринтер и сделай из нее изоленту.
– Ладно.
Лукасинью тратит лишь секунду на мысли о еще одном источнике столь ценной органики, который лежит лицом вверх в доке для капсулы.
Луна возвращается в розовом скаф-трико и с маленьким рулоном изоленты. Заглядывает внутрь аварийного скафандра и гримасничает.
– Мочой воняет…
Она забирается внутрь, скафандр считывает параметры ее маленького тела и подстраивает внутренний тактильный скелет, чтобы тот обхватывал ее.
– Ой! – восклицает девочка, когда панцирь закрывается.
– Ты в порядке? – спрашивает Лукасинью. Луна еще ни разу не бывала в скафандре.
– Это как в убежище
