– Лука, ты спишь?
– Нет. А ты не можешь заснуть?
– Нет.
– Ну вот я тоже.
– Можно мне лечь рядом с тобой?
– Я очень грязный, анжинью. И воняю.
– Можно мне лечь?
– Валяй.
Лукасинью чувствует, как маленький, напряженный комочек тела Луны устроился возле изгиба его спины.
– Эй.
– Эй.
– Так хорошо, правда?
– Еда была вкусная, верно?
Еда в бивуаке представлена в двух версиях: на помидорной основе и на соевой. «Помидор», – решила Луна. У нее была в своем роде непереносимость сои. Лукасинью не хотел, чтобы в убежище размером шесть на два метров случилась какая-нибудь пищеварительная неприятность. Они приготовили саморазогревающуюся еду по одному контейнеру за раз, потому что, когда содержимое нагревалось и открывалось глазу, выглядело очень уж аппетитно. У Лукасинью заныли слюнные железы, когда он ощутил запах томатного соуса на картофельных ньокки.
– А вот и нет, – говорит Луна на ухо кузену. – Она была на вкус как пыль. – Потом она смеется тихим потайным смехом, который становится сильней от своей секретности, пока она уже не может сдерживаться, и Лукасинью присоединяется, и они вместе на подстилке смеются, как смеялись после первого прыжка в БАЛТРАНе, пока не перехватывает дыхание, пока не начинают болеть мышцы и слезы не бегут по щекам.
* * *«Лукасинью.
Лукасинью, проснись.
Ты должен проснуться».
Он резко садится, ударяется головой о низкий потолок. Бивуак. Он в бивуаке. Спал два часа. Два часа! Рядом с ним Луна. Она уже проснулась. Их обоих разбудили фамильяры. Это плохая новость.
«Приближаются множественные объекты».
– Вот дерьмо. Сколько?
«Пятнадцать».
Значит, это не джакару «Маккензи Металз».
– Можешь их опознать?
«Они хранят радиомолчание».
– Как скоро они здесь будут?
«При сохранении нынешней скорости – через десять минут».
Скафандр, надеть на Луну скафандр, выбраться отсюда, запустить ровер. О боги.
– Луна, ты должна забраться в свой скафандр.
Она глупая и сонная из-за прерванного сна. Он ее хватает и засовывает в жесткий скафандр. Она полностью просыпается, когда тело обхватывает инфраскелет.
– Лука, что происходит?
– Луна, Луна, нам нужно убираться отсюда.
Они должны убираться быстро и грязно. Есть одна хитрость; он увидел это в теленовелле и попросил Цзиньцзи проверить, возможно ли так сделать. Возможно. Это купит им драгоценную минуту, которая тратится на работу шлюза. Минута – это жизнь.
Шлемы запираются, костюм проверяет цикл и выдает зеленый сигнал.
– Луна, держись за меня.
«Руки» ее скафандра достаточно длинные, чтобы обхватить щуплую фигуру Лукасинью. Перчатки стукаются о его ранец.
– Три, два, один…
Цзиньцзи взрывает шлюз. В убежище происходит взрывная разгерметизация. Лукасинью и Луна вылетают из Секки в струе подстилок, сои и помидоров, палочек для еды, туалетных принадлежностей и кристаллов льда. Они падают. От удара у Лукасинью вышибает воздух из легких. Что-то внутри него трещит. Термопакет – стальной кулак. Такое в теленовеллах не показывают. Они катятся. Луна врезается в припаркованный ровер, Лукасинью – в Луну.
– В порядке? – спрашивает он, еле дыша.
– В порядке.
– Поехали.
Лукасинью охает от боли, приматывая изолентой себя и Луну к Коэльинью. Он что-то себе сломал. А что с костюмом?
– Держись крепче.
Перчатки Луны хватаются за каркас ровера. Лукасинью включает максимальное ускорение. Передние колеса поднимаются. Если они сейчас перевернутся вверх тормашками, им конец. Луна инстинктивно наклоняется вперед. Лукасинью снова охает от скрежета в ребрах и мышцах. Коэльинью рывком уносится от Секки. Его пылевой шлейф видно на бо́льшей части западного Моря Изобилия. Главное, чтобы Лукасинью опередил ботов. Как их называл Малькольм? Ублюдки. Как есть ублюдки. Главное, чтобы аккумуляторы ублюдков сели раньше, чем его собственные. Он заряжался несколько часов. Ублюдки так не могли. Наверное. У них низкий заряд батарей. Наверное. Емкость их батарей примерно такая же, как у одноместного ровера «Маккензи Металз». Наверное. Так много предположений. Ублюдки.
– Цзиньцзи, они там?
«Они там, Лукасинью».
– Они близко?
«Приближаются».
– Дерьмо, – бормочет Лукасинью себе под нос. – Как быстро?
«При нашей нынешней скорости курсы пересекутся через пятьдесят три минуты».
Курсы пересекутся. В переводе с фамильярского будут лезвия и кровь.
– Цзиньцзи, если мы отключим сенсоры, устройства внешней связи, маяки и метки, сколько сэкономим заряда батарей?
«При нашей текущей скорости, тридцать восемь минут».
– Как далеко сможем доехать?
Цзиньцзи показывает ему карту, на которой конечная точка пути ровера находится в двадцати километрах от Жуан-ди-Деуса.
– А если подстроимся под их скорость?
Конечная точка смещается на десять километров ближе к южному краю экваториальной солнечной полосы. Слишком далеко, чтобы идти пешком. Решение принято.
– Вези нас как можно ближе к Жуан-ди-Деусу.
Коэльинью мчится по реголиту, и Лукасинью пытается не представлять себе, как в его затылок утыкаются лезвия. Он устал бояться, так сильно устал.
Черная линия на краю света настолько определенна и резка, что Лукасинью едва не останавливает ровер. Часть мира отсутствует. Чернота растет с каждой секундой, с каждым метром, проглатывая мир.
– Это Стеклянные земли, – говорит Луна. Они добрались до экваториальной солнечной фермы, пояса черноты, которым Суни обворачивают мир. Когда Лукасинью понимает, что к чему, перспектива сдвигается: чернота ближе, чем он думал. Повлияет ли она на скорость? Разобьет ли он это черное стекло, треснет ли оно под колесами, развалится? К черту все. Позади пятнадцать ботов-убийц.
– Да! – кричит он, и Луна вторит ему, и они с ревом на полной скорости выезжают на стекло.
* * *Когда Лукасинью смотрит через плечо, он больше не видит Коэльинью. Даже верхушку антенны. Вот уже двадцать минут не было сообщений о ботах-преследователях. Лукасинью и Луна одни посреди стекла, гибкий белый пов-скаф и неуклюжий красно-золотой «панцирь». Стекло: гладкое, безликое, безупречно черное и простирающееся во всех направлениях. Чернота наверху, чернота внизу; небеса отражаются в темном зеркале. Можно сойти с ума, глядя на собственное отражение, терпеливо идущее вперед. Можно целую вечность ходить кругами. Цзиньцзи направляет их по картам в автономном режиме. Призрачные очертания внутри стекла – это Жуан-ди-Деус за горизонтом, который все никак не приближается. Горизонт: невозможно определить, где заканчивается небо и начинается земля.
Лукасинью воображает, что чувствует через подошвы ботинок тепло энергии, которая хранится в стекле. Он воображает, что слышит цоканье заостренных ботовских ножек по отражающему стеклу. Шаги складываются в километры, секунды – в часы.
– Когда мы попадем в Жуан-ди-Деус, я первым делом испеку специальный торт и мы его съедим вдвоем, – говорит Лукасинью.
– Нет-нет, первым делом ты примешь ванну, – говорит Луна. – В Секки я нанюхалась твоей вони.
– Ну лады, пусть будет ванна. – Лукасинью представляет себе, как опускается в пузырящуюся теплую воду по подбородок. Вода. Тепло. – А ты что будешь делать?
– Хочу сок гуавы из кафе «Коэльо», – говорит Луна. – Мадринья Элис меня туда водила, он лучший.
– Меня угостишь?
– Конечно, – говорит Луна. – Ох, как холодно.
И внутри шлема Лукасинью загорается дюжина красных тревожных сигналов.
«У Луны пробоина в скафандре», – говорит Цзиньцзи своим неизменно спокойным и рассудительным голосом.
– Лука!
– Я сейчас,
