Музыка обрывается на середине такта. Фамильяр предупредил ее, что он у дверей.
Ему нравится, как она прежде всего аккуратно помещает ситар в чехол.
– Неплохо смотришься в этом скафандре, джакару.
– Лучше, чем когда я сюда прибыл.
– Намного лучше.
Когда они размыкают объятия, она кладет в его руку в перчатке пакетик.
– Напечатала твои лекарства.
Он пытается сунуть их в ранец, но рука Анелизы не дает ему это сделать.
– Я все вижу, Лобинью. Прими их сейчас.
Лекарства действуют так сильно, так точно, что Вагнер едва не теряет равновесие. Он перепутал приступ депрессии с истощением после боя и напряженной сосредоточенностью, порожденной желанием добраться до Робсона в Меридиане. Он так не ошибался уже много лет. На поверхности это могло убить его и Зехру.
– Спасибо. Нет… это превыше слов.
– Возвращайся. Когда все закончится – как бы оно ни закончилось.
– Я постараюсь.
По пути к транспортному отсеку он опять слышит перебор струн ситара. У него осталось три минуты на выезд.
– Мне нужен тот код, – говорит он Зехре, когда они усаживаются спина к спине на сиденья для цзюньши и лаоды.
– Какой код?
На протяжении первых двадцати километров Зехра замыкается в себе, слушая музыку, и Вагнер рад, что его оставили наедине с полноценным восприятием эффекта медикаментов. Это словно поездка через поле битвы. Физический мир то делается четким, то расплывается. Внимание сосредотачивается на чем-то одном, а потом нечто другое кажется более привлекательным. Перед его мысленным взором встает изуродованное ухо Анелизы. Это не был несчастный случай. Несчастные случаи не оставляют таких аккуратных следов. Она заплатила за предательство. Рука, что держала нож, была милосердна. Обычная для Маккензи цена за предательство – палец. Это заставило бы яркий радостный ситар умолкнуть навсегда.
Как давно Зехра с ним разговаривает?
– Прошу прощения?
– Я сказала, что хотела бы услышать твой вопрос.
Поездка легка – они следуют в Меридиан вдоль Первой экваториальной, по стеклу. Радарная мачта ровера поднята. Шлем Вагнера показывает, что между ним и запасом ресурсов в Зилбершлаге врагов нет. Связь с Ипатией хорошая. Инженеры «Тайяна» восстанавливают сеть, штопают ее и латают. Железные дороги заработали: по крайней мере, одна линия – из Святой Ольги в Меридиан. Война закончилась, война проиграна, война завершилась победой, война продолжается, война стала чем-то совсем другим; Вагнер и Зехра едут сквозь неопределенность и слухи. Вагнер думает о том, что можно быть посреди войны и не знать об этом. И опять он отвлекается, и снова ему приходится извиняться.
– Какой еще вопрос?
– Ты отправился в Меридиан за Робсоном. Тебе не приходило в голову спросить, почему я еду с тобой?
Вагнер предполагал, что Зехра отправилась в путешествие с ним из личной верности, и когда он это понимает, то осознает, что ничего не знает о своей цзюньши.
– Не приходило. Это моя ошибка.
– У меня там кое-кто есть.
Он и не знал. Он даже не подумал.
– Мама, – говорит Зехра. – Она старая, она одна, и луна вокруг нее разваливается на части.
– Ох, – говорит Вагнер Корта.
– Вот так-то, – отвечает Зехра Аслан.
Они едут дальше по чистому и безупречному стеклу.
* * *Вагнер включает двигатель на полную мощность, и ровер мчится во весь опор. Солнечный пояс – это его вотчина; здесь гладко, безопасно, спокойно и скучно-скучно-скучно.
Когда скучно, это хорошо. «Скучно» – значит, никаких потрясений и сюрпризов. Скучая в дороге, ты возвращаешься к людям, которых любишь.
Скука становится фоном для беседы. За сто пятнадцать километров Вагнер узнает о своей цзюньши больше, чем узнал за десять контрактов. У Зехры есть третье имя: Альтаир. Аслан – это ее биологическое имя, контрактное имя. Альтаир – это имя ее семьи, настоящей семьи. Номатемба, Джо Лунница из Йоханнесбурга – ее настоящая мать. Альтаиры – питающий поток. Никто никогда не рождался Альтаиром. Членами этой семьи становятся через усыновление или удочерение, опеку или партнерство. Номатемба удочерила Зехру, когда той было три месяца. У нее трое братьев и сестер и две матери. Номатемба вот уже год умирает от силикоза, ее легкие твердеют, превращаясь в лунный камень. Зехра в процессе усыновления маленького мальчика с Невидимой стороны: Адам Карл Йесперсон, так его зовут. Она до жути боится, но Альтаиры – сильные. Зехре нужно закончить усыновление и показать Номатембе новый пузырек в потоке, прежде чем ее дыхание станет камнем.
На внутреннем дисплее Вагнера загорается множество сигналов тревоги. Он резко тормозит. Тотчас же в его ухе звучит голос Зехры. Ровер останавливается. Час к западу от Ипатии. Он пересылает аномалию на ее визор. Вместе они забираются на крышу ровера, оба держатся за мачту комма и пялятся на то, что вызывает у них шок и изумление. В гладком черном горизонте появилась вмятина.
– Что-то ударило, – говорит Вагнер.
– И сильно, – соглашается Зехра.
Они осторожно подъезжают к месту удара, хотя радар показывает, что никакого движения там нет. На протяжении трех километров Вагнер потихоньку ведет ровер через район катастрофы – поле «слез» из черного стекла. «Слезы» дробятся между его колесами и черной солнечной матрицей. Последние десять метров они едут вверх по пологому гребню из стеклянных осколков. Вагнеру кажется, что посреди стекла он видит куски каких-то машин. Машин и чего-то еще. С вершины гребня перед ровером открывается вид на самый молодой кратер на Луне. Несколько метров до его края Вагнер и Зехра спускаются пешком. Визоры пов-скафов выдают им параметры: двести метров в поперечнике, двадцать в глубину. На новейшей спутниковой карте в окрестностях Фламмариона ничего такого нет.
– Я получаю от этого места серьезную тепловую сигнатуру, – сообщает Зехра. – Сейсмологический анализ показывает, что поверхность все еще гудит, как храмовый гонг.
– Наверное, это было что-то важное для ВТО, раз они рискнули ударить так близко к Первой экваториальной, – говорит Вагнер. – Шансы есть?
– Никаких, – отвечает Зехра.
– Маккензи, Асамоа?
– Люди с контрактами и обязательствами.
Они умерли, их тела слились с расплавленным силиконом, от которого все еще исходит инфракрасное излучение, но сильнее всего Вагнера оскорбляет и задевает другое преступление – дыра в чистом и безупречном стекле.
Первый перевернутый грейдер они встречают через пятьдесят километров к западу. Луна кишит мусором; устаревшее и поврежденное оборудование всегда бросали где попало. Гелиевые поля Моря Изобилия и Моря Кризисов, шахты Океана Бурь,
