– М-м-м… А может, заявиться в штаб интендантской службы под видом майора Вилли Фогеля?
– Ефим Николаевич, к чему ненужный риск? Я на правах старшего по званию и ответственного за вашу доставку в Москву запрещаю заниматься самодеятельностью. И так уже много чего натворили.
– Много, говорите? А кто нас затащил всех на хутор, заставив поверить в благие намерения этого Опанаса? А кто смотрел на интенданта так, будто готов вцепиться зубами в его глотку, после чего он потребовал аусвайс? Вы же кадровый разведчик, а ведёте себя, прошу прощения, словно дилетант-первогодок! И после этого вы ещё меня обвиняете в самодеятельности!
На лице майора заходили желваки. Ясно, трудно вот так принять о себе всю правду-матку, но он – я видел это по его глазам – понимал, что в корне-то я прав. А потому проглотил мои обвинения и довольно сдержанно заметил:
– Однако всё вами сказанное не отменяет того, что моё и ваше задание остаётся прежним.
– Ладно, Василий Карпович, чёрт с вами, гоним к фронту. Но в первой же деревне ищем тёплую воду.
Первая попавшаяся деревенька называлась Татаринцы. При нашем появлении народ либо старался исчезнуть, либо уважительно кланялся. Мы выбрали хату в центре деревушки с приличным палисадником и звуками домашней скотины на заднем дворе.
– Ласкаво просимо, Панове! – Непрерывно кланяясь, открывший нам дверь немолодой мужик сделал приглашающий жест. – Чим можу вам служити? Чим зобов’язаний такої радості?
– Ви давать нам горячий вода, ми есть бриться.
И я показал жестом, будто бреюсь. Через двадцать минут передо мной стоял тазик, в котором парилась вода. Я зачерпнул из него в металлический стаканчик, где навёл пену, вставил свежее лезвие и с наслаждением принялся соскребать двухдневную щетину. Когда физиономия приобрела гладкость, ополоснул лицо тёплой водой из тазика и позвал Медынцева:
– Dietrich, komm, du bist dran.
Ну а что ж, не на русском же его звать, раз уж мы изображаем немцев. Пока мой «денщик» приводил себя в порядок, я поинтересовался у хозяина дома:
– Куры, яйки, млеко?
– А як же, панове! Хоч і голодний час, але для панів німців завжди знайдеться.
Гримасу крестьянина, понятно, трудно было назвать радостной, когда спустя полчаса он собирал нам корзинку, в которую улеглись жареная курица, десяток варёных яиц, половина каравая хлеба, перья зелёного лука, пара больших помидорин, бутыль утреннего молока и спичечный коробок с солью. Но в его ситуации выбирать не приходилось. Надеюсь, мышьяка он нам туда не подсыпал.
– Говорить мне, почему не в Красный армия? – решил я напоследок докопаться до несчастного сельчанина, ткнув его в грудь указательным пальцем.
– Так я ж… це… плоскостопість у мене, панове німці. Та й не люблю я більшовиків. Я за вас, за німців. – Бедолага аж побелел весь, того и гляди в обморок грохнется.
– Это карашо, немец есть гут! – покровительственно похлопал я его по щеке и обернулся к майору: – Dietrich, gehen wir.
Покидая деревню, я буквально чувствовал устремлённые нам в спину взгляды, молясь, чтобы не раздался выстрел. Кто их знает, местных, рады они немцам или ненавидят их. Не все же, как Опанас, привечают фашистов.
– Ловко вы с ним, как настоящий немец, – наконец нарушил молчание Медынцев. – Я бы так не смог.
– Мастерство не пропьёшь, – неопределённо хмыкнул я.
Через десяток километров майор остановил машину, чтобы залить в бак бензин из канистры. Заодно устроили и перекус, уговорив на двоих по паре яиц, полкурицы, несколько перьев лука, по куску хлеба и бутыль молока. С молоком решили разобраться сразу, чтобы не прокисло.
– А что, нормальный вариант, будем заезжать в деревни, требовать еду и ночлег, – впервые за долгое время улыбнулся Медынцев. – Так до линии фронта и дотянем.
– Не стыдно отнимать еду у населения? – поддел я его.
– Ну, тут такое население… Сами видели, как перед немцами стелются.
– А тогда на хуторе были другого мнения.
– Да хватит уже, Ефим Николаевич. Кто старое помянет…
– Тому глаз вон, – закончил я за него, тоже улыбнувшись. – Ладно, трогаемся.
Глава 8
Переночевать мы решили в небольшом городке Изяслав, куда въехали ближе к вечеру, напоминая сами себе участников автопробега во главе с «Антилопой-Гну». И уже на въезде встретили вытянувшего руку в нацистском приветствии полицая. М-да, а им, оказывается, даже форму специальную выдают, а не просто повязку на рукав. Ремни с орластыми пряжками, тот же орёл на маленькой кокарде, пилотка, погончики… Устроив небольшой допрос с коверканьем русских слов, выяснили, что мордатый тип является представителем украинской вспомогательной полиции, а в населённом пункте имеется полицейская управа.
– Управа в центрі, прямо цією вулицею їдьте, як раз до неї виїдете, – махнул рукой полицай.
Почему бы и нет? Пусть местные немецкие прихвостни решают, как лучше разместить и накормить незваных гостей. Пока парковались возле управы, мне Медынцев на немецком из-за присутствия поблизости посторонних сказал, что хорошо бы напоследок эту управу разнести парой гранат. На что я ему так же на языке Гёте заметил, мол, гранат у нас нет, но мысль мне понравилась, надо её обдумать.
Майор остался при машине, я же собрался было твёрдой поступью проследовать в кабинет местного начальника, но тот сам выкатился наружу и тоже вскинул руку с вытянутой ладонью.
– Хайль Гитлер!
– Хайль.
– Гузик, Василий Семёнович, начальник управы, – почти на чистом русском, лишь с лёгким акцентом представился низкорослый небритый тип с противной рожей.
– Я есть рад это слышать. Ми с мой денщик ехать в Ровно, нам нужен спать и есть.
– А, переночевать хотите? Да бога ради! Всё устроим, не волнуйтесь… Маша!
На пороге появилась улыбающаяся, довольно симпатичная женщина средних лет.
– Здравствуйте, господа! – тоже на русском сказала она, неловко кланяясь.
– Маша, вот господа немцы в Ровно едут, им нужно где-то переночевать. Ничего, если они у тебя остановятся?
– Конечно, добро пожаловать! – ещё шире улыбнулась женщина. – А я как раз домой собиралась.
– Айн момент, – притормозил нас ряженый ефрейтор. – Наш машин нужно бензин. Ви есть бензин?
– О-о, не извольте волноваться, сейчас обеспечим.
Через тридцать минут мы переступили порог добротной хаты, в которой обнаружились сидящие под замком забитые на вид девочка лет десяти и мальчуган лет пяти. Мария, непрерывно улыбаясь с таким видом, будто в чём-то виновата, стала накрывать на стол: достала из печи тёплый горшок пшённой каши со шкварками, варёную картошку, выложила хлеб и поставила поллитровую бутыль с чуть мутноватой самогонкой. Молока не было, но в качестве запивки нам выставили жбан чего-то вроде морса. Не ахти какое изобилие, однако на голодный желудок и так сойдёт.
– Где есть ваш муж? – спросил я, разобравшись с тарелкой каши.
Глаза женщины забегали, она прикусила губу и после паузы, глядя в сторону, тихо ответила:
– Забрали его… в Красную армию.
– О, Красный армия! Пехота?
– Он был трактористом в колхозе, в танкисты взяли. Ни одного письма не получила. Не знаю
