А вот люди Мюллера, начавшие перестрелку четко определяемой россыпью частых одиночных выстрелов, по мере сближения с ними основных сил взвода перешли на очереди. Озабоченность Баварца четко ощущалась по радиостанции:
– Это Три-два, Мародеру-два. Постарайтесь поторопиться, сэр, очень плотный огонь, подозреваю подготовку контратаки. Приём.
– Мародер-два. Понял тебя, Три-два. Идем на помощь как можем, приём.
Ответного огня с опушки уже не было, без малого три десятка стволов с оптикой даже при стрельбе с ходу имели по-настоящему устрашающую эффективность. Можно было рискнуть перейти на бег.
– Взвод! Бего-о-о-о-м! Пока третье отделение не раздавили!
Что командир коммунистов знал своё дело, Крастер выяснил ещё во времена расстрела взвода у грузовика и своей первой смерти, в остальных случаях тому не везло больше, потому что морпехи были сильно выше классом. Контратаковать атаковавшее с фланга отделение он пытался во всех виденных Крастером сценариях, так что давать ему шанс наконец-то добиться успеха лейтенант не собирался. При некоторой толике удачи имелись отличные шансы снова взять связанных контратакой северокорейцев в клещи и решить с ними вопрос прямо на месте даже без преследования.
Что что-то идёт не так, Крастер понял, когда до опушки было рукой подать. Рев стрельбы впереди стал непрерывным, и сержант Мюллер откровенно заорал по радиостанции:
– Три-два, требую срочной помощи! Нас контратакуют, сэр! Минимум двое убитых, отходим к северо-западной опушке!
– Твою мать!
Взвод вслед за своим командиром устремился вперёд. В роще Крастер миновал несколько валявшихся на опушке трупов и побежал на звуки стрельбы, сбавив ход только по обнаружении первых убитых там морпехами корейцев. Как бы он ни всматривался в растительность, риск напороться на внезапный кинжальный огонь тылового прикрытия коммунистов становился неприемлемым. Раненых красных тоже пока видно не было.
Куда раненые коммунисты подевались, подсказывали разве что следы крови и волочения, ведущие в глубину рощи. С учетом полного отсутствия сопротивления с фронта замысел командира коммунистов подтверждался довольно простым – собрать силы подразделения в кулак, уничтожить отделение Мюллера внезапной контратакой, после чего снова контратаковать, навязав ближний бой подтянувшемуся ядру взвода. В условиях наличия оптических прицелов на штурмовых винтовках морских пехотинцев и вооружения северокорейцев пистолетами-пулеметами, более оптимальный вариант и сам Крастер вряд ли сумел бы придумать. Парень с другой стороны оружейного ствола действительно был профессионалом. Что же касается раненых комми, то зная, что с востока несутся два с лишним десятка вражеских солдат, убраться с их пути любому здравомыслящему человеку просто сам бог велел.
Крастер отметил заняться ими потом, однако на всякий случай отдельно распорядился принявшему командование над первым отделением Кэмпбеллу (капрал был на полгода старше Рамиреса выслугой) следить не только за спиной, но и за левым флангом. Взвод строил свой боевой порядок эшелонированием влево, второе и первое отделения друг за другом. Поредевшее отделение Мюллера впереди упорно отстреливалось.
Обстановка была крайне сложной, и самым светлым пятном в ней были разве что трупы «паршивых овец взвода» Ломбардо и Новака, лежащие в десятке ярдов друг от друга. Как подстрелили Новака, было непонятно, парень лежал свернувшись в клубок за довольно толстым деревом, и крови под ним и на нём видно не было, а вот Ломбардо без сомнений поймали при перебежке. Хитрый итальянец полулёжа висел на ветвях хорошо порубленного пулями куста, тоже весь испятнанный попаданиями. Умер он, конечно же, сразу, однако кому-то из коммунистов этого было мало, и тот в упор всадил в голову ланс-капралу длинную очередь. Не менее чем полтора десятка пуль превратили шлем Ломбардо в дуршлаг, а голову в кашу. Не то чтобы Крастер теперь не мог опасаться деморализации остатков взвода и морпехов, снова оказавшихся на грани бунта, однако случайная гибель в бою потенциальных заводил мятежа вместо парочки хороших парней его очень даже устраивала. Цинично, но факт есть факт.
Это оказалось его последней мыслью, перед тем как впереди мелькнула фигура в хаки и в сторону лейтенанта брызнула длинная бесприцельная очередь.
Этого своего клиента упавший наземь и откатившийся в сторону Крастер упустил, подстрелил его кто-то из морских пехотинцев второго отделения, коммунист только и успел что-то предостерегающе заорать, а вот на услышавших крик приятеля товарищах покойного ему оторваться удалось. Двое северокорейцев сами выскочили под ствол – ему осталось только нажать на спуск. Карабин, флажок переводчика огня которого с момента входа под сени рощи стоял на автоматическом огне, перечеркнул силуэты в хаки длинной очередью тоже как будто сам собой.
Остатки корейцев, уже понесших к этому времени серьёзные потери, взвод снова раздавил с ходу. Коммунисты, связанные боем с третьим отделением, которое так и не сумели смять, несмотря на весь напор, против удара в спину оказались беззащитны. Самым заметным отличием данного сценария от предыдущих стало отсутствие какой-либо попытки остановить ядро взвода вообще. Тот кореец, который обнаружил за своей спиной цепь второго отделения, собственно, стал единственным, кто по нему вообще стрелял. Дальше вели огонь одни морпехи – да и они считанные секунды, слишком быстро исчезли в глубине рощи чужие спины.
Крастер отметил среди вражеских трупов знакомое тело северокорейского лейтенанта, на всякий случай проконтролировал его парой одиночных выстрелов (патроны следовало экономить) и начал организацию преследования:
– Швед, слышишь меня? Док, привлекай легкораненых и оказывай людям медицинскую помощь. Остальные! Третье отделение! Переходим к преследованию! Пока они не опомнились, все боеспособные за мной!
Преследование, впрочем, особого успеха не принесло. В ходе последующей прочёски взвод зачистил одних только брошенных в роще раненых. При этом, увы, не обошлось без эксцесса, когда замаскировавшийся в кустах раненный в ногу коммунист после обнаружения чуть было не отпилил очередью ноги капралу Уайту, ранил в предплечье ланс-капрала Джонсона и всадил три пули в нагрудную пластину бронежилета самого Крастера. Пластина пули из ППШ, естественно, удержала, однако два поврежденных магазина пришлось выкинуть.
Складывающийся вариант событий Крастеру, мягко говоря, сильно не нравился. На данном этапе такого тяжелого и крайне неудачного боя, в колесе, в котором он крутился, у него ещё не было. Причём самым страшным было то, что он не понимал, что и где конкретно пошло не так. Практически он опять повторил все действия, что приводили его к успеху ранее. Но где-то что-то незаметно изменилось – и сулящие один успех действия превратились в кровавую круговерть ближнего боя с очень тяжелыми потерями. Предполагать причины изменения сценария можно было какие угодно, могли сработать любые переменные. Нужно было думать, как быть дальше, выполнение задачи по удержанию дефиле перевала понесшим тяжелейшие потери взводом, смотрелось призраком.
В стычке
