Морвен была удивлена, когда Яго вошел, держа в руках громоздкий пакет, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой, и сунул его ей в руки.
– Что это, Яго?
– Она сказала, что ты знаешь.
– О… – выдохнула Морвен. Она взяла пакет, чувствуя его вес, ощущая текстуру через бумагу. – О да, Яго. Хотя я с трудом могу поверить, что она отказалась от нее.
– Она сказала, что больше не хочет видеть эту штуку. Что это она ее погубила.
– Так вот что случилось. Папа́ нашел ее. Он знает.
– Боюсь, что да. Он вышвырнул ее прочь.
– А как насчет остальных? Он рассказал кому-нибудь еще? Отцу Пью?
Улыбка Яго исчезла.
– Милая, если бы священник знал, кем она была, ее ничто бы не спасло.
– Но ты спас ее.
– Сделал все, что мог.
– Спасибо, – тихо сказала Морвен.
Он отвернулся, смутившись.
– Я сделал это ради тебя, дочка.
– И я всегда буду тебе благодарна.
Больше они никогда об этом не говорили.
9
Прошло много месяцев, прежде чем Морвен осмелилась развязать бечевку на пакете, который Яго привез из Уэльса. Она спрятала кристалл подальше и гримуар положила рядом с ним. Они с Яго строили свою жизнь в Лондоне – новую, такую же, как у других людей. Обычных людей. Она больше не нуждалась в магии.
Морвен часто виделась с Давидом Селвином в Риджентс-парке. Они катались на лошадях, говорили о путешествиях, книгах и экспонатах в музее Виктории и Альберта. Они не упоминали ни ее родителей, ни его отца. Давид был единственным обществом для Морвен помимо молчаливой компании Яго. В дни, когда они должны были увидеться, ее походка становилась легче, а настроение – лучше. Без этих дневных встреч она была бы отчаянно одинока.
За день до кануна Ламмаса, сразу после своего восемнадцатого дня рождения, Морвен чувствовала себя беспокойно и была не в настроении. Она жаждала чего-то, но ей было трудно понять, чего именно. Возможно, общества других женщин. Кого-то, с кем она могла бы поговорить о том, что чувствовала, о чем мечтала, о вещах, которые было трудно как-то назвать, но которые тем не менее были реальны.
Чувство изолированности давило на нее. Она довольно сдержанно пожелала Яго спокойной ночи и отправилась в свою спальню, где переоделась в ночную рубашку и заплела на ночь волосы в косу, но тревога не проходила.
Она взглянула в зеркало над туалетным столиком и с содроганием увидела в нем лицо матери.
Ею овладела навязчивая мысль. Морвен сказала себе, что хочет увидеть мать, чтобы убедиться, что она в безопасности, что она здорова, но, разумеется, все было не так. Это кристалл соблазнял ее. Она чувствовала его зов, как будто кто-то завязал вокруг ее груди шелковый шнур и затягивал его.
Какое-то время Морвен боролась с желанием, стоя у окна и глядя на Чепел-маркет. Огоньки гасли один за другим, погружая улицу во тьму.
Наконец, пробормотав что-то, она сдалась и направилась к шкафу для одежды, где прятала камень и гримуар. Она вытащила и то и другое.
Под рукой не оказалось новой свечи, а чтобы достать ее, нужно было пробраться в кухню, а оттуда в кладовку, где хранились новые свечи. Осторожно, чтобы не разбудить Яго, она прокралась босиком через маленькую гостиную и кухню, а потом назад. Дверь спальни Яго была закрыта, и света под ней не было видно. Морвен осторожно закрыла свою дверь. Щелчок замка в тишине квартиры прозвучал гулко и заставил ее понервничать.
Морвен поставила свечу в подсвечник и побрызгала соленой водой вокруг маленького стола-тумбы, на котором покоились кристалл и гримуар. Когда она опустилась на колени возле стола и зажгла свечу, внутри кристалла мгновенно вспыхнули огоньки. Ее сердце подпрыгнуло в ответ, и она наклонилась, чтобы вглядеться в него, прошептав:
– Маман?
Но в крутящемся вихре искр показалась не леди Ирэн. Там был Давид.
На нем были костюм-визитка и перчатки, густые волосы расчесаны на пробор и уложены. Рядом с ним были люди в официальных дневных нарядах, но Морвен не смогла детально разглядеть никого, кроме одного человека.
Это была девушка – стройная, светловолосая и очень хорошенькая. Она опиралась на руку Давида, смеясь и глядя ему в глаза. Он тоже улыбался и, пока Морвен наблюдала за ними, несколько раз погладил ее руку в белоснежной перчатке, которая покоилась на его руке.
У Морвен внезапно заболело сердце, и она прижала руку к груди. А потом закрыла глаза, чтобы не видеть Давида – очаровательного, красивого Давида – с другой. Без сомнения, подходящей девушкой с семьей, приданым и именем, которым можно гордиться. До этого момента Морвен не до конца осознавала, что всегда думала о нем как о своем Давиде. Он был ее особенным другом, даже возлюбленным. Если это было тем, что называется любовью – эта боль, этот страх, – она хотела бы никогда не узнать, что это такое.
Морвен отступила и опустила руки.
– Зачем? – прошептала она в освещенной свечами комнате. – Зачем показывать мне это? Если Давид кого-то встретил, я ничего не могу с этим поделать!
Но, говоря так, она знала, что это неправда. Она не была обычной девушкой. Она была дочерью своей матери, и она была ведьмой. В гримуаре должно быть что-то, какое-то средство, скрывающееся под потрескавшейся обложкой. Ее мать приготовила зелье, которому Яго не смог противостоять. Ее дочь могла сделать то же самое. Инструкции находились в заметках одной из прародительниц, ожидая, чтобы их нашли и применили.
Какое-то время Морвен сражалась со своей совестью. Конечно, зелье не заставило Яго полюбить леди Ирэн, но ее собственная мотивация была совершенно не такая, как у матери. Она будет действовать исходя из любви, а не амбиций! И использует зелье только для того, чтобы поддержать то, что уже существовало между ними…
Пока эти мысли вертелись у Морвен в голове, ее руки были уже заняты бечевкой. Они разгладили жесткую коричневую бумагу и открыли старинную книгу в кожаной обложке, бережно касаясь запятнанных и темнеющих страниц. В некоторых местах чернила выцвели так сильно, что написанный текст, о чем бы он ни был, оказался утрачен навсегда. В других местах он размылся, так что Морвен приходилось подсвечивать лампой, чтобы прочесть его. Все, как и говорила леди Ирэн, было написано на старофранцузском языке. Морвен потребовались бы часы, возможно дни, чтобы расшифровать текст.
И вдруг, осторожно переворачивая страницы, она увидела слова, написанные рукой ее матери черными египетскими чернилами, хорошо просушенными. Леди Ирэн потрудилась для нее: перевела рецепт со старофранцузского языка на современный.
Там были четко перечислены ингредиенты и изложены шаги.
Возьмите три листа и два цветка мать-и-мачехи, а также дюйм корня, добавьте три
