И как же радостно было понять, Таня, что прав на самом деле не Толстой, а именно журнал «Татлер», и за большие деньги действительно можно купить очень серьезное счастье, невыразимо превышающее любую мыслимую радость обычного человека. А самое забавное, что помогли в этом не инженеры Силиконовой долины (от них мы именно этого и ждем), а ушедшие от мира побирушки в коричневых робах.
Дамиан имел полное право назвать свой стартап заносчивым словом Fuji. Те месяцы, когда саядо Ан жил на моей лодке, были поистине вершиной, пиком моего бытия. Ни один римский император, ни один восточный деспот, думаю, и близко не испытывал ничего подобного.
Джана сама по себе – невероятное наслаждение, причем не столько физическое, сколько духовное (если такое разделение еще сохраняет в этих высоких пространствах смысл). Но если подняться туда прямо с мутного дна обычной буржуазной души…
Вот это, Таня, и есть путешествие автостопом по галактике – и поверь, никакой красной «Тесле» даже за миллион лет не пересечь тех бездн, которые я без особого труда преодолевал всего за полчаса.
И от этого рождалось упоительное чувство божественной избранности. Помнишь, как у старинного поэта:
«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, его призвали всеблагие как собеседника на пир…»
С роковыми минутами нынче все в порядке – в любое время включаешь телевизор, и жри. Пируй, так сказать. Но после обеда моя мультимедийная становилась еще и всеблагой. И я ходил из роковой во всеблагую, как Адам по раю, и не ведал, что уже согрешил.
Надо было, конечно, догадаться, что боги заметят смертного, забравшегося в их тайный сад – и накажут за покражу яблок познания. Но я не допер.
И произошло то, что произошло.
***Мы снова встретились втроем на лодке у Рината. Юра привез с собой какого-то фраера в очках с большими диоптриями. Я подумал сначала, что это юрист из его обслуги, но оказалось, что это профессор-буддолог из Москвы.
Как и в прошлый раз, мы отправились в бильярдную.
Кокаин профессор нюхать не хотел – да и я совершенно не собирался, но Юра настоял. Залакировали вдовушкой («Клико оффлайн», как выразился Юра), и я с тоской подумал, что еще один день жизни пропал на бычью синьку и декаданс. Оставалось надеяться, что жертвы были не напрасны и этот профессор действительно что-то знает.
– Михаил Юльевич, давайте теперь повторим для наших друзей то, о чем мы говорили, – сказал буддологу Юра. – Я вроде помню, но боюсь перепутать. А вы точно не ошибетесь.
– Мы о многом говорили, – ответил буддолог. – Что вы имеете в виду конкретно?
Юра повернулся к нам и подмигнул – мол, тихо, сейчас будем лоха разводить. Он в такие минуты сразу лет на двадцать молодеет, словно переносится назад в девяностые – и если кому сильно не повезет, можно туда перенестись вместе с ним.
– Вот помните, вы рассказывали про эти… Джуны, да?
Профессор улыбнулся.
– Джаны. Или дхьяны.
– Да. И я тогда спросил, зачем они нужны монахам. С какой целью.
Профессор откашлялся.
– Медитативные абсорбции в практике созерцания нужны главным образом для того, чтобы добиться высокой сосредоточенности ума. Сфокусированный подобным образом ум используется затем для так называемой випассаны, или медитации прозрения.
– А что это такое – медитация прозрения?
– Ну, есть много определений, – наморщился буддолог. – Но правильно, думаю, будет сказать, что это такая духовная практика, при которой медитатор непосредственно постигает три главные характеристики бытия…
– Это что такое? – спросил Ринат.
Юра поднял руку, останавливая буддолога.
– Ну а ты сам как считаешь?
Ринат улыбнулся.
– Вера, надежда, любовь?
– Если бы, – засмеялся Юра. – Михаил Юльевич, выгружайте.
– Там немного другое, – сказал профессор. – К сожалению. Аничча, Анатта, Дукха. Если по-русски – непостоянство, безличность и страдание. Правда, в наше время слово «дукха» часто переводят как «неудовлетворительность» – чтобы не отпугивать клиентов. Когда медитация проходит правильно, медитатор способен безошибочно различить эти качества в любом возникающем феномене.
– А в практическом плане как это делается?
Профессор подумал немного.
– Ну, по классическим источникам, медитирующий доходит до четвертой джаны… А дальше, вместо того чтобы поддерживать иллюзию непрерывности и стабильности происходящего, он обращает внимание на аспект изменчивости тех тонких феноменов, которые все еще сохраняются в джане.
– А какие в четвертой джане феномены? – спросил я. – Там вроде ничего нет.
Профессор снял очки и протер их. Кожа на его скулах немного порозовела – может быть, от кокаина.
– Я, как вы понимаете, в четвертой джане не был, – сказал он. – Но, поскольку там сохраняется восприятие, то феномены восприятия тоже должны присутствовать. Их можно увидеть как непрерывные и длящиеся. А можно осознать их быструю изменчивость. Первое восприятие соответствует самате. Второе – випассане.
– Ладно, хрен с ними, с феноменами, – сказал Юра. – Ну, допустим, обращаем мы внимание на этот… аспект изменчивости. И что мы с этого имеем?
– Созерцание трех характеристик ведет к глубоким инсайтам относительно природы реальности, – ответил профессор. – Причем, если радостное счастье джан является лишь временным переживанием, то глубокие инсайты випассаны остаются с медитатором навсегда. Происходит перманентная трансформация восприятия. Это, по сути, и есть «просветление» в прямом смысле – как бы прояснение оптики, сквозь которую видна реальность.
– И оно даже лучше джан? – спросил Юра.
– Так сложно ставить вопрос, – ответил профессор. – Джаны являются этапами на пути к просветлению. Вы как бы поднимаетесь по ступеням к вершине.
– Если к вершине поднимаются по ступеням, – сказал Юра, – то, наверно, хотят что-то на этой вершине найти. Что-то такое, чего на самих ступенях нет. Логично? А то зачем все это надо. Устроился на удобной ступеньке и торчишь себе всю жизнь. Если наверх поднимаются, значит, там лучше.
– Ну да, – согласился профессор. – Можно, наверно, и так рассуждать.
Юра обвел нас горящими глазами – и снова повернулся к профессору.
– Хорошо, – сказал он. – Допустим, мы хотим подняться до конца. Осознать эту изменчивость феноменов и получить глубокое просветление. Как конкретно это сделать?
– Тут нет какого-то специально описанного метода, – ответил профессор. – Или какой-то особой техники. Сосредоточенность джаны самым прямым и непосредственным образом направляется на осознание непостоянства всех феноменов. Это и есть самая короткая из известных мне классических инструкций. Надо дать себе соответствующее указание перед медитацией – и, выходя из четвертой джаны, об этом вспомнить.
– А вы сами это дело пробовали? – спросил Ринат.
– Я не буддист, – ответил профессор. – Я буддолог.
– Я все-таки не понял, какие там феномены, – сказал я. – Ринат, ты понял или как?
Ринат покосился на профессора.
– Да тоже не очень.
– В четвертой джане, – сказал профессор, – сохраняются так называемые ментальные формации. Они же санкхары, или, как иногда переводят, фабрикации, диспозиции и так далее. Ментально-волевое брожение, не сознающее себя. Пузыри из до-сознательных слоев бытия, так сказать, с самого дна. Дна мы увидеть не можем, и даже не факт, что оно вообще есть, но пузыри постоянно поднимаются. Сосредоточенность четвертой джаны позволяет медитатору видеть ментальные формации не отождествляясь с ними. Видимо…
– Я объясню, – перебил Юра. – Я этот вопрос на прошлой неделе просек. Там просто. Если сосредоточиться, то ничего как бы нет. Даже тела не чувствуешь. Звуков не слышно, и так далее. Но лысый
