– А что, если мы пойдем в лобовую атаку?
– В смысле?
– Следующий номер посвятим венерическим заболеваниям.
Мы с Олей рассмеялись.
– Нет, серьезно. – Грек спрыгнул с подоконника и стал ходить из стороны в сторону. – Они ведь хотят, чтобы номер был посвящен целомудрию?
– Воздержанию.
– Одно и то же.
– Не совсем.
– Неважно! Поместим на первую полосу фотку Гюстава Флобера! Ну, ту, где он весь такой, страшный, с усами, лысый и обрюзгший от сифилиса. И подпись: «Флобер умер от сифилиса. Just sain’».
– Это смешная идея, Грек, правда, – сказала Оля. – Только она никуда не годится. К тому же Флобер умер не от сифилиса. Он умер от инфаркта. Или от инсульта. Я точно не помню.
– Черт!
– Мопассан, – сказал я. – Мопассан умер от сифилиса.
– Секундочку! – Оля потянулась к ноутбуку и открыла статью о Мопассане в «Википедии». – Ну да, он был болен. Но умер он от «прогрессивного паралича мозга», что бы это ни значило.
– Но он же был бабником. – Грек достал из-за уха карандаш, стучал им по лбу. – Как и Флобер. Они постоянно к шлюхам ходили.
– А Ницше? – сказал я. – Он же тоже умер от нейросифилиса, не?
– Так, народ! – Оля громко захлопнула ноутбук. – Мне кажется, мы немного отвлеклись. Декан хотел, чтобы наша газета была, цитирую, «более целомудренной и нравственной», а сифилис – это как раз обратное.
– Ох, – Грек всплеснул руками, – ну извини, я не знаю ни одного великого девственника.
– Кант! – Я поднял руку, как ученик в классе. – Иммануил Кант! Он умер девственником!
Грек скептически посмотрел на меня:
– Откуда ты знаешь, ты свечку держал?
– «Нравственный закон внутри нас». – Оля улыбнулась. – А это может сработать, они ведь хотели, чтобы мы написали о нравственности и целомудрии, верно? Вот мы и напишем о Канте: «нравственный закон» и «целомудрие» – два в одном. Посвятим ему целый номер. Как тебе идея, Грек?
Грек любил только свои собственные идеи, все остальные не вызывали у него никакого энтузиазма. Вот и сейчас он равнодушно пожал плечами:
– Сойдет.
– Продано! – Оля щелкнула языком – блик! – И рецензии. – Она повернулась ко мне: – Нам нужно что-то в отдел книжных рецензий. Рецензии на книжки, в которых есть «нравственные» и «целомудренные» герои. Типа «Гордость и предубеждение» или, – как же ее? – Она щелкала пальцами, пытаясь вспомнить. – Грек, как называлась та книжка Сент-Бева про монашку?
– Не помню, – буркнул он.
Оля повернулась ко мне и вопросительно вскинула бровь.
– Я не читал Сент-Бева, – признался я.
– Так. – Она открыла ноутбук и стала гуглить. – Секундочку.
– Эй! А как насчет «Имени розы»? – спросил Грек. – Там же монахи. Они же типа целомудренные. Обеты и все такое. И еще там про убийства.
– Точно.
– У меня есть идея получше, – сказал я. Они посмотрели на меня. – Джон Ирвинг. «Правила дома сидра». Я давно хотел написать об этой книге. И еще есть хороший роман «Казус Кукоцкого» Людмилы Улицкой.
– Они про монахов и целомудрие?
– Почти. Они про аборты.
Повисла пауза. Грек и Оля переглянулись, Оля щелкнула языком – блик!
– Тоже неплохо.
* * *Сейчас, ретроспективно, я понимаю, что это было чистой воды ребячество, и мы ходили по тонкому льду. Впрочем, нам не в чем было себя винить – мы отстаивали свои убеждения и учились обходить цензуру. Именно так и выглядели наши отношения с администрацией университета на протяжении всего обучения. Они спускали нам свои нелепые распоряжения, а мы выворачивали их наизнанку и делали все по-своему, за это нас по очереди вызывали к декану в кабинет для воспитательной беседы. Нам это нравилось.
Знаете, в каждом универе есть такие студенты – держатся в стороне ото всех, общаются только друг с другом и ведут себя так, словно обладают каким-то тайным знанием. Это были мы – я, Оля, и Грек. После занятий мы встречались в полуподвале типографии, среди ксероксов, нагретых непрерывной работой, под белыми люминесцентными лампами, – и до поздней ночи обсуждали содержание следующего номера. «Кактус» был нашим детищем, идей было много, мы с трудом успевали совмещать работу с учебой.
Несколько раз мы пытались взять («завербовать», – говорил Грек) в штат еще хотя бы одного сотрудника. И хотя у нас была целая очередь из соискателей, никто, к сожалению, не задерживался в нашей компании надолго.
– Простите, я так больше не могу. Я ухожу! – ворчал очередной претендент, собирая вещи. – Вы – настоящая секта. Ржете над шуточками, которые понятны только вам, и заканчиваете друг за друга фразы. Это довольно жутко выглядит со стороны, ребят. Я чувствую себя как филолог на вечеринке астрофизиков.
Сперва у нас не было четко определенных обязанностей и должностей, и из-за этого часто возникали проблемы, – то с версткой очередного номера, то с наполнением, то с деканатом. В конце концов нам все же пришлось как-то распределить между собой базовые обязанности. Оля отвечала за дизайн, верстку и наполнение полос, Грек, как всегда, был главным инвестором, генератором идей и, как ни странно, автором самых интересных текстов, на мои же плечи лег весь технологический процесс (переговоры с типографией и распространение журнала), плюс переводы (каждую неделю я писал краткие дайджесты самых интересных материалов англоязычной прессы и иногда публиковал свои переводы эссе Дэвида Фостера Уоллеса).
Вот так мы и работали – до самого пятого курса. А потом, прямо перед выпускным, Грек исчез. Перестал отвечать на звонки и ходить на занятия. Мы ждали, что он все же объявится в редакции и объяснится или хотя бы просто даст о себе знать, но – прошла неделя, потом две, а вестей от него не было. В деканате мне сообщили, что он съехал из общежития и уже забрал все документы, включая диплом. Оля нашла номер его матери и позвонила.
– Да, он уехал в другую страну, – сказала старушка на том конце провода. – Учиться. Шлет мне теперь фотографии из университета. Там красиво.
В другую страну. Учиться. И нам ничего не сказал. Вот придурок.
Спустя полгода, уже работая в бюро переводов, я ради любопытства вбил его имя в строку поиска Гугла – к моему удивлению, кроме вороха нерелевантных ссылок на социальные сети, Гугл выдал одну видеозапись с официального аккаунта ВВС. Это был он, наш друг. Стоял на холме где-то в центре пустыни, в бронежилете и в каске с надписью «press», за спиной – очертания древнего восточного города и клубы черного дыма на горизонте; на английском языке он рассказывал, как сепаратисты захватили какой-то храм, то ли в Пальмире, то ли в Пакистане. И подпись внизу: «Alexandar Griek».
Я показал запись Оле, она смотрела на экран так, словно там кого-то пытали. Посмотрела на меня:
– Это точно не инсценировка?
Я пожал плечами:
– Официальный аккаунт ВВС.
Она покачала головой, снова уставилась на экран, ткнула пальцем:
– Смотри, они опять написали его фамилию неправильно. – Потом вздохнула и добавила: – Ну, хотя бы маме додумался
