– Мне двадцать девять. Могу паспорт показать.
– Давай.
Я достал паспорт, он долго разглядывал фотографию, меня, снова фотографию. Вернул паспорт.
– И что ты хочешь набить?
Вот с этим у меня была проблема – я не знал, чего хочу. И если я и хотел чего-то, то – наказать себя, оставить на теле отметину; иными словами – совершить необратимый поступок.
– Какой-нибудь символ, – сказал я и тут же понял, как невероятно глупо это звучит.
– Какой-нибудь символ? – Он улыбнулся.
– Да. – На мгновение я подумал, что было бы забавно набить себе птеродактиля с моноклем, скипетром и державой. В конце концов, я постоянно их рисую, почему бы и нет? Я оглядел стену с образцами и вдруг увидел на ней какие-то иероглифы, и тут меня осенило. – Строчки кода, – сказал я, и эта мысль показалась мне едва ли не гениальной: если набью на своем теле строчки кода, то никогда их не забуду.
Верзила вздохнул, почесал переносицу.
– Слушай, парень. Я ничего тебе не сделаю.
– Что? Почему? Я же показал паспорт. Мне двадцать девять. Правда.
– Я не делаю татуировки людям под веществами. Вещества делают нас импульсивными.
– Но… – Я испуганно смотрел на него. – Я трезв. Я вообще не пью.
– А я не про алкоголь. – Снова склонил голову набок, сморщил нос. – Ты под чем-то другим. – Он постучал пальцем по виску. – Опиаты. Я такое за версту чую. Сначала протрезвей, а потом – милости прошу.
Весь вечер я провел в горячей ванной – несколько раз мыл голову. Потом сходил в магазин за антибактериальным мылом, антиперсперантом, гелем для душа, лосьоном, листерином, мирамистином и туалетной водой. Неужели от меня и правда пахнет морфином? И этот запах можно почуять?
– Скажи, от меня пахнет чем-нибудь?
Витек принюхался и закашлялся.
– Ух ты ж, йопт! – замахал ладонью перед лицом. – Ты парфюмерный грабанул, что ли? Зачем так духаниться-то? Как школьник на свидании, ей-богу.
* * *Примерно тогда же я впервые заметил, что за мной следят. Какой-то гусь в коричневом плаще, один и тот же, постоянно терся поблизости – высокий, волосы бесцветные, как солома. Он даже не пытался шифроваться – я замечал его повсюду, – в метро, в трамвае, – и по пути на работу, и обратно. Пару раз я пытался оторваться, путал следы, но тщетно – он явно знал, где я живу.
Все это было мерзко и тревожно, и мое увлечение морфием только подогревало паранойю. В очередной раз заметив коричневый плащ возле Памятника Сыру, я зашел в офис и направился к стойке охраны. За ней сидел Боря. Недавно он перенес операцию: ему вживили кохлеарный имплант, и он теперь напропалую хвастался перед всеми, называл себя киборгом.
– Я могу регулировать уровень слуха с помощью приложения в телефоне, прикинь! Могу настроиться даже на сонар. Могу услышать твой пульс. А самое крутое, что имплант заряжается дистанционно, никаких проводов. Я человек будущего, йоу!
– Да, Боря, йоу, это круто. Поздравляю. Слушай, тут такое дело, у вас же есть камеры на улице?
– Пффф, обижаешь.
– Отлично. Видишь того гуся? Возле Памятника Сыру?
– Угу. Он частенько тут путается.
– Серьезно? Ты тоже заметил?
Боря пожал плечами, мол, это моя работа, чувак.
– Пару недель назад он даже заходил в офис.
– Даже так? И как ты его записал? Он показывал документы? Паспорт?
Боря не просто качал головой, он тряс ею, как ребенок, – словно пытался стряхнуть с макушки паука.
– Прости, Егор. Не могу сказать. У меня нет таких полномочий.
– Хм. Тогда можешь сбросить мне на почту скриншот с камеры, где видно его лицо?
Боря затряс головой:
– Неа, прости, Егор.
– Понимаю, да. «Платон мне друг, но истина дороже».
– Именно. Меня ж уволят, понимаешь?
– Да без проблем, не парься. Еще раз поздравляю с имплантом. Не забывай обновлять прошивку, чтобы его не взломали.
– Постой, что? Его могут взломать?
– Ну да. Ты же им через приложение рулишь, значит, он подключен к сети.
Не лице его – неподдельный испуг. Я даже пожалел, что завел об этом речь.
– Но… кому нафиг может понадобиться взламывать мой имплант?
– Да ладно тебе, Борь, ну чо ты, я ж прикалываюсь. Программерский юмор, ну.
* * *Я вышел на улицу и направился прямиком к коричневому плащу. Он заметил, что я приближаюсь, но притворялся, будто увлеченно разглядывает ПС. Я окликнул его, он обернулся, и я сделал фото на смартфон.
– Спасибо, – сказал я и пошел обратно в офис. Внутри все клокотало – смесь страха и восторга. Я и сам не ожидал от себя такой наглости. Восторг, впрочем, быстро улетучился, я прогнал его фото через ОКО, но сеть не нашла ни одного четкого совпадения. Я зашел в кабинет к Ивану Ильичу и показал фото ему.
– Кто это? – спросил он.
– Какой-то гусь из Штази ходит за мной уже неделю.
– В смысле, из Штази?
– Ну, из органов. Пасет меня по дороге на работу и обратно. Даже пальто как будто в ГДР купил.
– Через нашу базу прогонял?
Я кивнул.
– Без толку.
Иван Ильич склонил голову, постучал по фото карандашом.
– Вы что-то знаете об этом? – спросил я.
– А? – Он поднял на меня взгляд, растерянный. Я сразу понял: о слежке он не знал, но сам факт ее наличия его совсем не удивил. – Я? Нет, не знаю. Но я выясню.
– Мне стоит беспокоиться?
– Насчет чего?
– Ну, за мной по пятам ходит человек, биометрические данные которого удалены из нашей базы. Тут как бы всего один вариант.
Он вздохнул:
– Иди, работай, Егор. Я разберусь.
* * *Гусь в плаще исчез (или, возможно, просто стал более осторожен; или его заменили на другого гуся в плаще, который пока не примелькался; тут много вариантов). Но легче не стало, наоборот, меня душил страх, и, уходя из дома по утрам, я включал датчики движения и скрытые камеры, потому что подозревал, что в мое отсутствие ко мне в квартиру могут прийти эти самые гуси в плащах. Умом я понимал, что это нездоровое поведение, но ничего не мог с собой поделать. Возможно, дело было в веществах – сильно било по мозгам и по среднему уху; сильнее, чем я готов был признать. Первое время его эффект, – я называл его «эффект прилива», – ощущение, словно меня изнутри окатывает теплыми волнами, в ушах – шум прибоя, – бодрил меня, в этом был кайф, но потом ощущения притупились, – за «приливом» всегда следовал «отлив», и теплые волны под кожей, под ребрами сменялись сухостью во рту и зудом в глазных яблоках, а шум прибоя превращался в раздражающее тарахтение, похожее на грохот проезжающего мимо поезда, – удовольствия уже не было, только гадливость и больничный привкус марли на языке; побочные эффекты раздражали, плюс обострившаяся светобоязнь – солнечный свет так шарашил по сетчатке, что мне пришлось купить очки с поляризацией. И без того худой и бледный, с немытой головой, в темных очках, я теперь выглядел как студент, который
