– И что хорошего в твоей пармской ветчине? – лениво каркнул ворон. Переваливаясь с лапы на лапу, он свернул в коридорчик, ведущий в гостиную. – Копченая колбаса гораздо вкуснее!
Дон Вито не стал спорить. Вкуснее так вкуснее.
В гостиной горел напольный светильник, в кресле у круглого, накрытого старинной, искусно вышитой скатертью стола сидел Феликс с бокалом вина в руке и смотрел на картину, висящую в простенке напротив. Захлопав крыльями, Паблито тяжело взлетел и уселся на стол, а крыс забрался на подлокотник кресла. Склонив голову набок, ворон поглядел на расслабленно сидящего мужчину и поинтересовался, как прошел день.
Феликс закатил глаза и покачал головой, мол, не спрашивай. Дон Вито коснулся лежащей на подлокотнике руки, погладил беломраморную кожу маленькими ладошками и сказал:
– Тебе не помешает отдохнуть. Может, приляжешь?
– Я отдыхаю, – ответил мужчина и поднес бокал к губам. – Надо же, как вино изменилось. Скучное какое-то, будто из него весь кураж ушел и праздника не стало.
– Возможно, просто неудачное вино, найдется и повеселее. – Крыс заглядывал ему в лицо, норовя поймать взгляд, но Феликс упорно смотрел на картину. – Что-то прояснилось с той загадочной рыбой?
– Да. Все дело в рыбьем пузыре. В него налили яд, а потом уложили в кольцо. Понять бы еще – зачем.
Феликс потягивал вино, и ему начинало казаться, что тело ощущает расслабляющее тепло, но это было лишь иллюзией. Кроме вкуса и запаха, он больше ничего не чувствовал.
Дон Вито посидел, подумал, пригладил усы и сказал:
– Когда я жил при библиотеке, попадалась мне одна книга, где были собраны интересные преступления разных времен. Так вот, в двадцатых годах прошлого века было совершено убийство при помощи шкатулки, иглы и маленького резинового шарика, наполненного ядом. Шарик с иглой помещались с внутренней стороны шкатулки. Когда человек, кому предназначался смертельный подарок, открывал крышку, игла протыкала шарик, и яд брызгал ему в лицо и на руки. Смерть наступала мгновенно.
Выслушав это, Феликс страдальчески поморщился, словно прожевал нечто очень горькое.
– И почему я сразу об этом не подумал, а? Такие шкатулки со смертельными секретами со времен Древнего Вавилона в ходу, только там в основном с отравленных иголок начинали, позднее уже ширилась фантазия, развивались технологии. Еще немного, и мне станет за себя стыдно.
– Брось, – крыс снова погладил его по руке, – просто слишком много событий в непривычной для тебя обстановке и атмосфере. Да и не приспособился ты еще толком к новой жизни. Дай себе немного времени, и все само собой войдет в нужную колею.
Феликс глянул в сторону сидящего на столе Паблито. Повесив клюв, тот дремал, разморенный непосильной сытостью.
– Создавая агентство, – медленно проговорил Феликс, – я сомневался во всех, кроме себя, полагая, что четыреста восемьдесят лет жизненного опыта и неплохого разностороннего образования вполне достаточно. И вот буквально с ходу какая-то несчастная рыба заставляет меня дважды в этом усомниться.
Дон Вито тихонько рассмеялся и покачал головой.
– Феликс, дорогой, четыреста восемьдесят лет – недостаточный срок для того, чтобы знать абсолютно все. Ты познавал то, что тебе было интересно, то, что тебя увлекало. Если бы тебя занимали рыбы, ты бы все о них знал, но они вряд ли входили в круг твоих интересов. И я уверен, впереди тебя ожидает еще масса вещей, с которыми ты столкнешься впервые. Но стоит ли из-за этого переживать? Представь, если бы тебя ожидали исключительно знакомые, понятные и привычные сюжеты, какая вышла бы скука! А так получится интересное, увлекательное путешествие.
– Да уж… путешествие… – Феликс допил вино и поставил бокал на стол, отчего встрепенулся, просыпаясь, ворон. – Ладно, ты прав, надо отдохнуть, пойду, лягу. Ступайте по норам, по гнездам.
– Можно мы у тебя заночуем? – Ворон зевнул, широко раскрывая клюв. – Мы так тихо заночуем, что ты нас и не заметишь!
– Ночуйте, – махнув рукой, мужчина встал с кресла и ушел в спальню, оставив бокал на столе.
Паблито проводил взглядом черную шелковую спину и развернулся к Дону Вито:
– Надо же, как легко согласился и даже не сказал «только ничего не трогайте». Ты уверен, что с ним все в порядке?
– Да, – крыс проворно спустился с кресла. – Говорю же, он просто устал. Нам тоже надо поспать. Ты где расположишься?
– Прямо тут, – ворон потоптался по скатерти и снова широко раскрыл клюв, зевая.
– А я вот здесь, пожалуй, лягу, – крыс забрался на небольшой диван-банкетку, стоящий у стены напротив.
– А в кресле чего не остался?
– Это кресло Феликса.
Крыс свернулся комочком в уголке дивана, и вскоре они оба уже крепко спали.
Лежа на кровати в спальне, среди черных стен, Феликс смотрел на коллекцию холодного оружия, неразличимую в полной темноте. И теперь, когда пропала способность видеть в ночи так же хорошо, как на свету, он не желал расставаться с привычкой рассматривать перед сном кинжалы, мечи, шпагу из толедской стали. Каждый клинок он знал так хорошо, до каждой мелочи, до всякого изъяна, что освещения и не требовалось.
Каменная усталость, казалось, вдавливала в постель, но сон не приходил. Перед глазами чередой проплывали яркие, пересыщенные солнцем картины минувшего дня. И Феликс не понимал, от чего он устал больше за эти сутки: от людей, от событий или от этой красочной яркости, которая оказалась способна выматывать, вытягивать силы похуже жажды крови. Хотелось получить долгожданное успокоение, расслабление в привычной тьме, но солнце словно и не собиралось отпускать. Устав еще больше от бесплодных попыток заснуть, Феликс встал с кровати, накинул на плечи халат и вышел в коридор. Со стороны гостиной лился мягкий свет невыключенного напольного светильника, но даже он показался Феликсу чересчур ярким. Отвернувшись, он шагнул в противоположную сторону и остановился у двери соседней со спальней комнаты. Нащупав крошечный тайник над дверным косяком, мужчина достал ключ и открыл замок. Войдя в комнату, Феликс включил свет. Потолочного освещения в помещении не имелось, зато каждый предмет мебели и картины на стенах имели свою подсветку.
Просторная комната с белым потолком, темно-синими крашеными стенами и бледно-розовым мраморным полом походила на маленький музей. По левую сторону всю стену от пола до потолка занимала стеклянная витрина, являвшаяся также и холодильником. Под постоянной температурой за стеклом хранились бутылки вина и различного спиртного, собранного за четыре сотни лет в разных странах мира. Рассматривая их, Феликс будил воспоминания о событиях, людях, местах, порою даже о самых незначительных моментах, связанных с ними.
На противоположной стене, также под стеклом с термостатами,
