Отдернув портьеру, в кабинет вошел давешний плосколицый половой с подносом и полотенцем. Расставив супницу и тарелки, вернулся с дичью, шампанским и графинчиком местной наливки, с непостижимой ловкостью расставив все на столе.
– Сейчас принесу остальное, минуточку, господин гусар.
Обернувшись довольно быстро, официант принес столовые приборы, вазочку с хлебом, а кроме того, серебряные стопочки и бокалы – почему-то по две штуки каждого.
Давыдов удивленно приподнял левую бровь:
– Здесь, кажется, отдельный кабинет?
– О, прошу меня извинить, месье! – Из-за портьеры вдруг выпорхнула хрупкая обворожительная брюнетка с премиленьким личиком и серыми большими глазами, трепетно взиравшими на гусара из-под темных пушистых ресниц. – Прошу извинить, я просто хотела… хотела лично представиться… и спросить – как вам? Я, знаете ли, хозяйка всего этого, зовут меня Вера Ивановна…
Дэн едва не подавился слюной. Ничего себе вдовица! На вид сей провинциальной фее вряд ли можно было дать больше двадцати пяти лет. «Вдовица Вера Ивановна Спиридонова, мещанского сословия» как-то больше напоминала утонченную аристократку, нежели какую-нибудь там купчиху или прачку. Модное красное платье с небольшой пелеринкой и обнаженными плечиками вовсе не имело рукавов, впрочем, декольте вовсе нельзя было назвать вызывающим… скорее – манящим…
Мадам присела. Выпили. Почему бы и нет? Сначала – шампанское, потом наливку, после чего уж как-то так само собой получилось, что оба, хозяйка и гость, оказались в «нумере». В одной постели. В конце концов, того хотел каждый…
Все случилось без лишних слов, вполне себе буднично, обычно. Просто Вера Ивановна предложила отдохнуть с дороги, пошла показать… да так и осталась в комнате, точнее сказать – задержалась. Тем более Денис-гусар прихватил с собой шампанское и бокалы.
– Выпьем еще?
– Выпьем…
Сладкий звон. Поцелуй… вовсе не робкий, нет, сразу – горячий, жгучий… Шелковые тесемочки платья развязались мигом, спавшая пелерина обнажила высокую грудь, и бравый гусар накрыл твердеющие соски губами… Скрипнуло ложе… Раздавшийся вскоре слабый стон быстро перешел в страстные любовные стоны…
Ну, а уж после можно было и поговорить о делах…
– Ну-ка, ну-ка… еще прочтите… Ага! Так вон оно что…
К большому удивлению Давыдова, честно говоря, уже переставшего толком надеяться, составленный им «словесный портрет» наконец-то возымел действие, причем самое прямое, такое, для коего и был предназначен.
– Это наша девушка, – наморщив лобик, тихо промолвила Вера Ивановна… да теперь уже просто Вера. – Да-да – наша. Анечка Черткова, сирота мещанского сословия, двадцати лет. В начале месяца она уехала с одним гусаром… да так пока и не вернулась. Загуляла… Однако… – мадам со страхом взглянула на гостя. – А почему вы спрашиваете о ней, Денис? Неужто случилось что?
Давыдов отвел взгляд:
– Да так…
– Нет, случилось. – Глаза юной женщины округлились, губы задрожали. – Я же чувствую, что случилось. Скажите мне честно, Денис, – что? Ее ограбили, да? Убили?
– Убили, – прошептал молодой человек. – И я ищу убийц.
– Вы?! То-то я и смотрю… Ах, бедная Анечка, бедная…
– Если это она.
– Да ведь похожа! Очень. Все, как вы сказали: черные густые волосы, смуглая… пальцы желтоватые, да. Это от табака – она курила тайком. Ах, боже ж ты мой. Боженька-и-и…
– А что за гусар, Вера? – Давыдов нежно погладил готовую сорваться в истерику вдовушку по плечу.
– Гусар?
– Ну, вы сказали, будто Анечку вашу какой-то гусар увез.
– А, гусар? Да, гусар… Совсем такой молоденький мальчик, ага. Правда, я его мельком только видела, так что о приметах ничего сказать не смогу.
Мадам снова вздохнула и крепко прижалась к широкой груди Дениса. Хрупкая, худенькая и какая-то необычайно женственная, она казалась такой беззащитной, что молодой человек тут же принялся ее утешать, гладить, чувствуя теплую шелковистость кожи, ощущая каждую ямочку, каждый изгиб пленительного юного тела. Да-да, юного – вдовушке едва исполнилось двадцать семь лет. Очень быстро дело вновь дошло до поцелуев и до куда большего… вновь заскрипела кровать…
– Так что гусар? – уже одеваясь, напомнил Давыдов. – Лица вы, Верочка, не запомнили?
– Говорю же – нет. Кабы запомнила, так и сказала б… Ах, Анечка, Анюта… Сиротинушка ты, сирота… Небось, и на похоронах никто не плакал. Кстати, Денис! Погребли-то ее где? Чай, не в канаве зарыли, как собаку?
– Да что вы, Верочка! – обиделся гость. – Нешто можно вот так – в канаве? Кто бы ни был, а все ж живой человек… был… была… Душа христианская… Погребли. И дьячок был из ближней церкви. Только могилка-то – да, безымянная.
– Я поеду! – встрепенулась мадам. – Тотчас же, с вами! Хотя нет… еще есть дела. Но через неделю точно. Звенигородка, говорите? Денис, вы мне могилу покажете?
– Обязательно!
– Платье мне застегните… вот так… – Вдовушка покусала губу и резко обернулась. – Вы не сказали, как она умерла. Ее пытали? Мучили?
– Нет, – Денис покачал головой. – Просто ножом. Ударили точно под сердце.
– Хорошо, что хоть так…
– Так я про гусара, – Давыдов взял мадам за руки и заглянул в глаза. – Форму-то, надеюсь, запомнили. Доломан, ментик – каких цветов были?
– Да вот такие же, как у вас – синие, с белыми шнурами, да.
* * *Гусара Дэн отыскал быстро. Им оказался Сашенька Пшесинский, корнет, как раз в начале месяца отвозивший в Черкассы штабной пакет. Там и заглянул в номера… расслабился с Анечкой…
– И так понравилась девка, что решился с собой позвать? – недоверчиво прищурился Давыдов.
– Да нет же! – корнет махнул рукой, щеки его зардели. – Вовсе нет. Аня сама со мной напросилась. Сказала, подруга тут у нее.
– Что за подруга? – тут же насторожился Дэн.
– Да не знаю я, как-то не спрашивал. А что ты так Аней интересуешься, господин ротмистр? Неужто девчонка украла что? Хм… не поверю! Она вроде не из таких.
– Да нет, не украла… Потом все расскажу, корнет.
Денис Васильевич нахмурил брови – вот к чему иногда приводит необходимая в любом расследовании секретность! Разгадка-то близко находилась. Сашка-то, оказывается, покойницу знал, и знал неплохо. Всего-то и надо было – спросить у
