– Давай лучше ты садись впереди меня на Рыжка, – буркнул Хотен.
– Да мне неловко…
– А мне невместно сидеть на телеге. Закрепи вожжи! – и Хотен, невольно крякнув (не столь уже и невесомой оказалась девчонка!), посадил Прилепу на коня перед собою. Рыжок запрядал ушами, почуяв новую ношу, а Прилепа пискнула на лошадь, запряженную в телегу, посылая ее вперед.
– Давай, что там у тебя.
– Надо было бы мне раньше догадаться, – протянула Прилепа. – Да говорят, что лучше поздно, чем никогда… Перед нашим отъездом из Киева приходил ко мне гость Карп Сустугович.
– Это какой еще Сустугович? Ах да, из головы вылетело… Помощник наш с Радко по владимирским делам. А чего хотел?
– Да в том-то и дело, что поинтересовался, не знаю ли я случайно, куда поедем. А я и не знала вовсе. Если бы и знала, то не сказала бы. А может, и сказала бы, потому как свой ведь. Вот и…
– Перестань тараторить, – и задумался Хотен. Потом заговорил неспешно, скорее сам с собою беседуя: – А ведь сошлось. Лука тоже владимирец и его знал. Потому и подпустил к себе, не поднявши тревогу.
– Гость Карп, он ведь никакой не владимирец! – заявила Прилепа. – Он в Киеве жил, а торговал больше во владениях Юрия Долгорукого. Сын его увел у князя Юрия возле Остерского Городка табун лошадей, и поймали его конюхи. Так князь Юрий велел его сына повесить, а у самого Карпа забрать все товары. Разе ты не знал?
– Вот оно что… Ну, и чудеса с купцами делаются! Один, Саид, лазутчиком у Долгорукого князя устроился, а второй вместе с сыном у него же коней ворует! А потом разбойничает!
– Конец света приближается, – пояснила Прилепа степенно.
Захохотал Хотен, а поскольку как раз выехали они на небольшую поляну, догнал он телегу, снова поднял в воздух Прилепу и вернул ее на облучок. В воздухе девчонка молчала, а с облучка заверещала:
– Недолго мы с тобой, Хотенушко, пообнимались, давай еще!
Мечник недовольно хмыкнул. Вовсе не было у него сейчас ощущения, будто только что с кем-то обнимался-миловался. А задела его Прилепа своим заявлением о конце света. Тоже мне нашла предзнаменование о конце света – купца-разбойника! Все знают, что начнется с предзнаменований пострашнее: птицы по земле полетят с железными носами, земля задрожит, солнце потемнеет, а луна сделается, как кровь. Не дай бог такого увидеть! Ведь случилась бы тогда великая несправедливость: предыдущим поколениям дано было дожить свою земную жизнь до естественного конца, а ему, Хотену, за что такое предпочтение – испытать все эти ужасы и тут же: пожалуй, дружок, на Страшный суд! Не дай того бог! А вот как теперь поступать с коварным купцом-разбойником Карпом, тут дело совсем другое. Если вот сейчас разверзится перед копытами Рыжка земля, а с неба польется огненный дождь, плюнуть можно будет на Карпа и его злодейства, а пока еще живем и мучаемся на этом свете, требуется пораскинуть мозгами… Что за черт!
Конь его ткнулся грудью в короб передней телеги с сундуком, а Хмырь закричал с облучка:
– Эй, боярин! Передай дальше: дозорный выехал на Залозный шлях!
Хотен промолчал, а Прилепа звонко повторила сообщение. Мечник тем временем сообразил, что проселок вывел их к Залозному невдалеке от Переяславля, и попытался объехать переднюю телегу, да не тут-то было: дубы стояли стеной. Оставалось надеяться, что Радко, ехавший впереди, сам разберется. Так и случилось. Через несколько томительных минут Хмырь прокричал:
– От Радко Хотену. Предлагаю ехать Залозным до поворота на Витичев. Согласен? Передай дальше!
– Кому еще дальше, дурак? Лешему, что ли? – усмехнулся Хотен. – Передай: «Будь по-твоему».
Вскоре колеса передней телеги опять запели-заскрипели, и вот дружина уже вся на битой дороге. Радко подскакал к Хотену:
– Давай вперед выедем, я хочу, чтобы и ты посмотрел…
Хотен, не сходя с коня, присмотрелся к сплошь затоптанной копытами колее. Сказал:
– Чего время терять? Мы ж под самым Переяславлем… Поедем вперед от греха подальше, а по пути поговорим.
Так и сделали. Пошли на рысях. Хотен показал Рыжку под ноги:
– Сам ведь видишь, что прошло большое войско. Копыта с подковами, но больше половецких следов. Верно, Ростислав Юрьевич повел диких половцев на Киев, кому ж тут еще Залозный шлях топтать? Сутки назад, как прошли… Ух, как завоняло с обочины!
– Привал, небось, делали… Ну, и несет, однако не сказать, чтобы свежим дерьмом. Что предлагаешь, боярин?
– А чего тут предлагать? Войско мы не догоним, того нечего и бояться нам с двумя телегами. Главное, чтобы сзади нас вороги не настигли, это главная задача, если мы, конечно, оказались меж двух полков… А что делать, если на встречных ворогов наткнемся, тебе виднее, Радко.
– Да чего тут поделаешь? Если не успеет упредить дозорный, и если не окажется по воле Божьей на том самом месте проселок, и если не удастся спрятать телеги и укрыться самим… Что ж, придется биться и головы свои класть за княжье золото. Переднему дозорному в любом случае не стал бы я завидовать.
– Порадовал ты меня, Радко, – усмехнулся Хотен. – Приходится, и в самом деле, положиться на волю Божию.
Однако боги, как видно, благоволили к ним, потому что отряд добрался до поворота на Витичев брод почти без приключений. Почти, потому что на полдороги передний дозорный заухал-таки совой, и Хотен пережил несколько неприятных минут, пока не пришла весть, что дозорный обнаружил на обочине мертвое тело. Хотену подумалось, что была то поселянка, украденная мимоходом степняками для дорожной забавы, и почувствовал, сам себе удивляясь, что хочется ему оградить Прилепу от жалостного и стыдного зрелища. Однако он ошибся, как, впрочем, и дозорный: тело, лежавшее ничком на обочине, принадлежало мужчине, и был он, дважды раненный, без сознания, еще жив. Нашли его босым, в одной рубахе, однако ржавые пятна на ней свидетельствовали, что носил кольчугу.
Радко отправил дозорного (им оказался Гнус) вперед, приказал отряду продолжить движение, и они вместе с Хотеном подняли раненого с земли и положили на телегу Прилепы.
Через полчаса Прилепа прокричала, что найденный мужик очнулся и зовет боярина. Радко и Хотен, сопровождающие вдвоем, как и договаривались, телегу с золотом, переглянулись, и Радко дернул бородой назад: езжай, мол, ты.
– Мы так не договаривались, Хотенко! Такого уговору не было, чтобы мне разбойников возить! – встретила его Прилепа.
Раненый лежал на спине, открыв глаза. Лицо его стало иссиня-бледным, губы почернели, говорил он, хрипя и отдыхая после каждого почти слова.
– Ты не признал меня, Хотен… А ведь я Терпила, тот разбойник, коего ты отпустил в Чертовом лесу… Я еще спрашивал, за кого мне Бога молить… Как вы подъехали, я притворился, что… Да вот на телеге растрясло… Помру, видать, скоро…
– А разве лучше было тебе
