«Да, здесь определенно не место людям с клаустрофобией…» – подумал я, когда мы вошли в этот коридор. Если в помещении под ареной мог свободно стоять человек обычного роста, то в боковом проходе даже мне приходилось пригибаться. Мы шли довольно долго и вышли к шахте, в которую опускалось грубое подобие каменной винтовой лестницы. Лестница, вероятно, была побочным продуктом выработки камня в этом месте.
– Подожди меня здесь, – строго сказал я Ариэль. – А лучше всего поднимись наверх. Я постараюсь…
– Вот еще, – перебила меня она, поджав губки. – Фокс Райан, я твоя жена, пусть пока и неофициально. И если с тобой что-нибудь случится, – внезапно она стала такой серьезной, какой я ее еще ни разу не видел, – я хочу, чтобы это же случилось и со мной. Мы будем вместе везде, куда бы ты ни пошел.
Я возвел глаза горе.
– А если…
– Вы будете долго еще стоять и препираться? – она сердито топнула ножкой. – Я упрямая, учтите.
Я махнул рукой: что делать, она даже начала называть меня на «вы». Это серьезно. Ладно, пусть остается… Да и что может случиться? Я не собирался ничего трогать в подземелье, так что вряд ли нам грозил обвал. Оставалось, правда, непонятное воздействие метеорита, но Ариэль всю свою жизнь провела в этих стенах – и ничего с ней не случилось!
Спускались мы довольно долго, опустившись, наверно, ярдов на тридцать-сорок в глухие недра, простирающиеся под брохом. Колодец был проделан в сплошном скальном массиве, и камень стен был однозначно продуктом импактных процессов. Метеорит сделал свое дело. Наконец, мы оказались на самом дне, в помещении, по размерам примерно равном колодцу. Отсюда в стороны также расходились боковые ходы – типичные горизонтальные штольни, каких немало в любой каменоломне. Я насчитал три таких хода. Вот только зачем вгрызаться в массив скалы на такой глубине, если камень с таким же успехом можно было вырубать на тридцать ярдов выше?
Ответ пришел сам собой – в одной из стен я увидел нечто очень хорошо знакомое. И тут же встал, как вкопанный. Теперь мне, черт возьми, было все ясно. Настолько ясно, что ответы выстреливали в голове салютом.
Я рассмеялся.
– Что такое? – удивилась Ариэль. – С тобой все в порядке?
– «Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи, пред кем весь мир лежал в пыли торчит затычкою в щели…» – процитировал я Шекспира. – Ариэль, ты… Ты хочешь почувствовать себя дочерью мультимиллионера?
– В каком смысле?
– В самом прямом, – я указал на бурое пятно на стене. Пятно выглядело так, словно его кто-то ковырял зубилом. – Знаешь, что это?
– Стена, – ответила Ариэль простодушно и пожала плечами.
Я подошел и отломал кусочек пятна, после чего протянул его Ариэль:
– Ариэль, это алмазоносный импактит. Алмазоносный импактит, это дорогая Ариэль. Вот теперь вы и знакомы.
– Алмазо… носный? В смысле…
– Да-да. Вероятно, здесь давным-давно было болото, постепенно превратившееся в мощный угольный пласт, а когда незваный небесный гость рухнул сюда с огромной скоростью, часть пласта, лежащая глубоко внутри, под давлением и от чудовищной температуры превратилась в алмазы.
Ариэль недоверчиво разглядывала невзрачный кусок импактита:
– Ну, и где же здесь алмазы?
– Из этого сейфа их уже извлекли, – объяснил я. – Но это только крошечная часть. В этой толще камня таких сейфов может быть десятки и даже сотни! Ариэль, теперь Хоулленд по-настоящему богатая страна.
– Но меня не покидает ощущение, что эти алмазы никому пока не принесли счастья, – тихо сказала Ариэль.
Говорят, любопытство губит кошку. Ничего не могу сказать про представителей почтенного рода felis domestica, так как близко с кошками не общался – у меня аллергия почему-то именно на кошачью шерсть. Но вот человечество от своего чрезмерного любопытства страдает с завидной регулярностью. При том, что именно любопытство является двигателем прогресса, краеугольным камнем науки и просвещения.
Как говорил царь Соломон, где много мудрости – много печали…
Нейл Армстронг некогда, сходя на поверхность Луны, сказал: «Маленький шаг человека, огромный шаг Человечества…» Если бы я тогда знал, что, приседая на корточки, я делаю шаг сравнимых масштабов! Но я всего лишь хотел заглянуть в штольню, уходившую вертикально вниз в самом конце коридора, по которому шли мы с Ариэль.
Штольня была глубокой, очень глубокой. Луч моего налобного фонарика терялся в кромешной темноте этого разверстого зева. Я нашарил и поднял с земли камушек, чтобы бросить его в этот зев. Но вместо этого поднес камушек к глазам и принялся пристально его рассматривать.
С виду это была самая обычная галька. Впрочем, турист может отшвырнуть ногой в кусты то, в чем археолог моментально опознает скребок времен палеолита, а обыватель, найдя на берегу моря необработанный алмаз, с большой долей вероятности бросит его в море, чтобы он попрыгал лягушкой. На этот невзрачный камушек тоже вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание, даже специалист-геолог принял бы его за обломок какого-нибудь вулканического туфа или пемзы. Как сначала подумал и я.
Но для туфа и пемзы камень был невероятно тяжел. Свободно помещаясь у меня на ладони, он весил фунтов восемь-десять, никак не меньше. И это несмотря на его губчатую, ноздреватую структуру.
Некогда камень, несомненно, был частью чего-то большего. С одной его стороны явственно виднелся скол, словно от кайла или зубила. По цвету он отличался от окружающих нас стен – он был абсолютно черным, как антрацит, как черный квадрат Малевича. Но главное – вес. Он весил намного больше, чем любой камень такого размера. Наверно, даже больше, чем слиток свинца сходных габаритов.
– Что это? – с любопытством спросила Ариэль. – Ты нашел свои алмазы?
Вместо ответа я осторожно вложил камень ей в руку. Она его едва не уронила.
– Ух ты, какой тяжелый! – восхитилась она. – Что это такое?
– Если б я знал! – сказал я. Счетчик Гейгера у меня на поясе молчал, молчали включенные датчики полей на штанге. Камень ничего не излучал, кроме смутной тревоги. – Вытащу на поверхность и исследую, потом скажу.
Еще раз заглянув в черную бездну и позволив ей взглянуть на себя, а также убедившись, что без альпинистского снаряжения спускаться туда нет никакого смысла, я принял решение возвращаться. Мы и так сегодня много сделали, к тому же мне хотелось вплотную заняться загадочным образцом. Но все-таки интересно, насколько глубока эта кроличья нора.
Должно быть, я произнес это вслух, поскольку Ариэль тут же рассмеялась:
– Ты еще не забыл, что я твой белый кролик?
– Как тут забыть, если ты постоянно мне об этом напоминаешь? – улыбнулся я и обнял свою любимую. – Это ты, Ариэль, ведешь меня туда, куда я иду. Без тебя, дорогая, я и с места не двинулся бы.
– Это хорошо, – обрадовалась она. – Потому что мне хорошо с тобой… куда бы ты ни направлялся. Ой, а
