– Конечно, моя квалификация не идет ни в какое сравнение с вашей, – сказала она тихо, – но неужели я заставила вас сомневаться?..
– Ну что ты, – отрезал мужчина, – я сказал то, что сказал: резать ты любишь больше, чем лечить. Это не значит, что ты плохо лечишь. Но твой конек – анализ, а не синтез, и это хорошо.
Мужчина присел на край стола, ничуть не смущаясь тем, что на нем лежит тело:
– Апистия, ты совершенна. Мы об этом уже не раз говорили. Порой мне кажется, что ты сомневаешься в моих чувствах, но я люблю тебя не меньше, чем Надин. Я всех вас люблю одинаково. Тех, кто не предал меня. Тех, кто остался верен. Вы – мои жены-мироносицы; когда меня оплевали, вы вытирали плевки, вы снимали меня с креста, вы клали меня в гроб и вы присутствовали… что я говорю, ты сама знаешь. Как я могу не любить тебя? Твой характер – плод моих трудов. Ты такая потому, что я тебя такой создал. И, кстати, ты даже больше похожа на меня, чем Надин, которую ты считаешь своей конкуренткой. Последнее время я вижу в тебе некое напряжение, и я даже знаю его причины. Ты хотела, чтобы семерка была твоей, да?
Апистия, та женщина, что оперировала девушку, кивнула, по-прежнему со смущением.
– Какие вы, в сущности, дети. – В голосе мужчины послышалась теплота. – Ты ведь считаешь, что лучше справилась бы с ними?
Апистия кивнула.
– О, да, у тебя бы они по струнке ходили! Но мне не надо, чтобы они ходили по струнке. Семерке не нужна железная дисциплина, в слабых, по сравнению с твоими, руках Надин они раскроются лучше.
– Я вижу, – Апистия фыркнула, ткнув пальцем в оставшуюся руку бесчувственной девушки. Запястье хрустнуло и повисло на сухожилии. – Вы не возражаете, если я закончу ампутацию?
– Валяй, – согласился мужчина, по-прежнему сидя на столе. Апистия стала настраивать лазер, мужчина продолжил: – Твой план только тогда совершенен, когда даже неожиданные события идут ему на пользу. А то, что произошло, неожиданным никак не назовешь. Не стану вдаваться в долгие объяснения, просто поверь мне, все идет по плану. И кстати, семерка – не фавориты, как ты могла бы подумать. У меня нет фаворитов – я знаю, что те, кто сегодня впереди, могут завтра оказаться сзади или вообще сойти с дистанции. У каждой цепочки есть шанс стать прима-цепью, у каждого куратора – доказать, что именно его обучение – самое эффективное. И наоборот – те, кто сегодня, сейчас лучшие, завтра могут оказаться в отбраковке. Успех – такое же искушение, как препятствие или неудача, но больше срезаются не на неудачах, а на успехе.
Апистия молчала, и мужчина продолжил:
– Надеюсь, ты меня поняла. Видишь ли, мне совсем не все равно, когда кто-то из моих любимых детей чувствует себя обиженным. Я создавал вас не для страданий. Оставьте страдания попам, мои дети созданы для того, чтобы торжествовать со мной. Я жду, что ты приободришься, ты нужна Проекту не меньше, чем Надин.
– Я… – Апистия отсекла руку, но, видимо, не совсем аккуратно, и сейчас с помощью небольшого тихо гудящего инструмента обрабатывала срез, тампонируя выступающую кровь. – Я сделаю все, как нужно. Не сомневайтесь. Для меня важно было услышать то, что вы сказали. У меня никого нет, кроме вас.
– У тебя есть сестры и братья, – возразил мужчина. – Вы, может быть, не в лучших отношениях, но они – твоя семья. Апистия, Апистия, против нас весь мир, а вы выясняете, кто из вас больший. Найдите повод сплотиться. Вскоре вам придется действовать совместно. Я говорил тебе об этом.
– Я не хочу в это верить, – Апистия резко дернула головой, отрицая сказанное. – Вы не можете нас оставить. Вы – наш бог, вы – душа и тело Проекта…
– И его мозги, – напомнил мужчина. – Потому вас трое: тело – это Барака, душа – Надин, а мозг – ты, моя девочка. Звучит немного иронично, но у нас с тобой особые отношения, ты же знаешь.
Женщина кивнула. Она выпрямилась и, подойдя, обняла мужчину. Тот похлопал ее по спине и отстранил:
– Я вижу, ты в порядке. Ладно, мне надо к нашим овцам. Я слышу, Надин уже на подходе.
Его фигура замерцала, словно была голограммой, хотя до того не возникло сомнений в материальности мужчины. Затем мерцание стало чистым светом, который погас как раз тогда, когда двери медлаба открылись и вошла вторая женщина. В руках у нее был поднос с виски, двумя стаканами и бутылкой содовой.
– Решила составить мне компанию? – усмехнулась Апистия, снимая маску. – Ставь сюда, рядом с ногами.
– А ты быстрая, – ответила Надин, ставя поднос на стол возле ампутационных срезов девушки. – Управилась уже…
– Чего там управляться, – пожала плечами Апистия, открывая бутылку. – Чик-чик, и ни ручек, ни ножек. Твоя работа сложнее.
– Мою работу за меня делают принтер и программы. – Надин сняла шлем биозащиты и положила его девушке на живот. – Как она?
– Что ей станется? – пожала плечами Апистия. – Лежит в искусственной коме, все, что нужно, я законсервировала. Только поверхность не прикрывала, чтобы ты могла взять образцы для генного конструирования.
Пока Апистия говорила, она успела наполнить бокалы виски. Эта марка виски была лучше, чем та, что Апистия потребляла раньше. Один бокал она протянула своей собеседнице.
– Надин, – сказала Апистия. – Между нами были трения, глупо это отрицать. Наверно, так и должно быть. Мы все немного ревнуем друг друга к… нему. Я иногда вела себя глупо, признаю это. Надин, милая, я хочу, чтобы ты знала – я… дорожу и восхищаюсь тобой. Ты – самое совершенное творение нашего отца. Потому именно тебе он доверил семерку. И я хочу, чтобы ты знала, что можешь рассчитывать на любую помощь с моей стороны.
– Я знаю, Апистия, – кивнула Надин. – Знаю и испытываю к тебе те же самые чувства. Ты всегда была для меня старшей сестрой, хоть я и помню то время, когда тебя не было в Проекте. Но когда ты появилась, словно яркая звезда взошла на тусклом небосводе. Я восхищалась тобой, твоей
