Арин поднес руку к лицу. Само строение черепа делало его лицо грубым. Отросшая щетина неприятно колола пальцы. Как глупо он, должно быть, выглядел, появившись среди роскошно разодетых придворных в таком виде: небритый, в рубашке с чужого плеча. Грубый, похожий на разбойника. Таким на балу не место.
Арин раскрыл складную бритву, набрал воды в раковину и вспенил мыло. Он начал бриться, стараясь не слишком вглядываться в собственное отражение. Бритва царапнула по коже, пена вокруг ранки порозовела. Наконец Арин закончил, вытер пену, полил воду себе на голову. Потом посмотрел в зеркало: мокрые волосы, чистое лицо.
И снова, как бывало иногда, Арин увидел того мальчишку, каким он был до войны. Этот ребенок вызывал у него нежность. Мальчуган никогда не винил его за то, что Арин занял его место, но, когда в зеркале вдруг отражались детские черты, взрослый Арин отводил взгляд. Как бритва случайно задевает кожу, так бередило его это воспоминание.
С влажных волос на лицо текла вода. Он вздрогнул от холода — все-таки стояла зима. Покопавшись в сундуке, Арин отыскал ночную рубашку и халат.
Он снова испытал волнение, как тогда, в коридоре, перед тем как выйти на галерею. Портьера, которую задернула Кестрель, слегка покачивалась. Арин осторожно прикоснулся к мягкому бархату. Кестрель казалась такой усталой, загнанной.
Арин вспомнил, как они стояли рядом в темноте… Горло сжалось, будто от жажды. «Докажи мне», — потребовал он, охваченный желанием и глупой уверенностью, которая то накатывала, то отступала — так быстро, что он сам не понимал, где правда. «Докажи, что тебе нужен именно принц». Кестрель его оттолкнула.
В какое-то мгновение Арин готов был поклясться: она хочет того же, что и он. От ее кожи исходил аромат желания. Разве он мог ошибиться? Но потом Арин вспомнил, как Кестрель сбежала из его дома в Гэрране. Словно наяву он увидел, как, сверкая глазами, сжимая в руке нож, она стояла на причале. Ее взгляд тогда ужаснул Арина. Но сам виноват: лгал ей, заманил в ловушку, убил ее друзей, а заодно и чувства, в которых Кестрель призналась после Зимнего бала… до того, как обнаружился обман Арина. Неудивительно, что дочь генерала предпочла другого.
В дверь гардеробной постучали.
— Арин? — раздался голос Тенсена. — К тебе можно?
«Нет», — ответил бы он, если бы по-прежнему стоял возле зеркала и видел свое лицо, выдававшее неуверенность и уязвимость. Он презирал слабость и не позволил бы никому видеть его таким.
Тенсен снова постучал. Арин вытерся полотенцем, не поворачиваясь к зеркалу, и пошел открывать дверь. Тенсен бросил на него испытующий взгляд, и Арин невольно сжал зубы. Но старик лишь улыбнулся и уселся на стул возле туалетного столика.
— Ну, — объявил министр, — тяжелый день, но продуктивный.
— Ты что-то узнал?
Тенсен рассказал про Тринна.
— О боги, — выдохнул Арин.
— Нет уж, Арин. Не надо смотреть так на меня. Тринн знал, на что идет, когда отправился в столицу. Он сделал это во имя родины.
— Я его попросил.
— Все мы делаем выбор. Вот для тебя что дороже, Гэрран или собственные интересы?
— Гэрран, — сразу же ответил Арин.
Тенсен помолчал несколько секунд, задумчиво глядя на него, как будто размышлял над каким-то сложным вопросом. Арину это не понравилось, и он уже хотел сказать какую-нибудь резкость, но Тенсен его опередил:
— А что, по-твоему, следует выбрать мне?
— Я не могу решать за тебя.
— Нет, я спрашиваю о том, что мне следует выбрать для тебя. Скажем, ты оказался на месте Тринна: бросили в тюрьму, подвергли пыткам. А я могу вмешаться и спасти тебя, но это причинит вред нашей стране. Что же мне сделать?
— Бросить меня здесь.
— Да, — помедлив, согласился Тенсен. — Я ожидал такого ответа.
Арин запустил пальцы в мокрые волосы и потянул так, что заболела кожа.
— Ты уверен в сведениях?
— У меня надежный источник.
— Кто?
Тенсен отмахнулся:
— Не слишком важная птица.
— Но кто это?
— Я дал слово молчать. Не заставляй старика нарушать обещания.
Арин нахмурился, но сказал лишь:
— Сейчас не год денег. О чем же говорили император и глава сената?
— Этого я не знаю.
— Я должен выяснить.
— Осторожность превыше всего. Возможно, я сам все узнаю.
— Как?
Тенсен улыбнулся.
— Завербую нового шпиона. — Поудобнее устроившись на стуле, он заговорил о другом, и от такой резкой смены темы у Арина закружилась голова. — Однако, они красивая пара.
— Кто?
— Принц и леди Кестрель.
Арин и так понял, о ком говорил Тенсен.
— Так мило целовались, — продолжил старик. — Логично было предположить, что в основе этого брака лежит политическая выгода. Я так и думал, пока не увидел, как они целуются.
Арин уставился на Тенсена.
— А, ты все пропустил, — усмехнулся тот. — Это было в самом начале, но ты, конечно же, опоздал.
— Да, — произнес наконец Арин. — Опоздал.
10
Кестрель добралась до спальни только на рассвете. После бала ноги горели. Она сняла с пояса кинжал и повесила на крючок. Дрожа скорее от усталости, чем от холода, Кестрель забилась под одеяло рядом с Джесс. Подруга спала, свернувшись калачиком.
— Джесс, — прошептала Кестрель. — Я сломала твое ожерелье.
Подруга вслепую протянула руку и сжала ее пальцы.
— Ничего, новое сделаю, — пробормотала она, потом нахмурилась, не открывая глаз. — Я видела его на балу.
— Кого? — Правда, Кестрель и без пояснений знала, о ком речь, а Джесс уже снова заснула.
Избранных придворных и приезжих аристократов пригласили в Зимний сад наутро после бала, чтобы выпить горячего
