Во время следующей встречи в Мясном ряду Кестрель велела Тенсену выяснить, не изменила ли Элинор свою ставку. Если да, это означало, что они с лекарем в сговоре.
Кестрель натянула края шарфа пониже. Такая маскировка теперь казалась ей слабой.
— И вот еще… — На улице было тепло, но Кестрель вздрогнула. — Я зря попросила вас не рассказывать Арину обо мне.
Тенсен приподнял седые брови.
— Я хочу, чтобы он знал.
— Не уверен, что это будет разумно.
— Разумеется, — торопливо добавила Кестрель, — отправлять письмо в Гэрран слишком опасно. Но, возможно, есть какой-то способ… — В голосе зазвучали умоляющие нотки. Заметив это, она замолчала.
Тенсен переменился в лице. В его глазах мелькнуло странное выражение — Кестрель не поняла, какое именно, слишком быстро оно исчезло. Министр посмотрел на дочь генерала с сочувствием.
— Ох, Кестрель, — вздохнул старик. — Я бы рассказал, только ведь Арин не в Гэрране. Я не знаю, где он.
— Вы руководите его разведкой. Как вы можете не знать?
— Никто не в курсе. — Тенсен развел руками. У него на пальце блеснуло золотое кольцо. — Не верите мне — спросите у других. Только… — В его голосе зазвенело беспокойство. — Памятуя о ваших с Арином… непростых отношениях, я бы посоветовал вам этого не делать. Император или ваш отец могут узнать, о ком вы спрашивали.
Кестрель почувствовала, словно ее заперли в ловушке и обокрали, хотя она и не думала, что можно так остро чувствовать потерю вещи, от которой сама давно отказалась. Она постаралась не выдать своих чувств. Даже сон, приснившийся ей в саду, давно стал потускневшим воспоминанием. Он как будто поистерся оттого, что Кестрель часто к нему возвращалась. Но в то мгновение все казалось таким настоящим. Она не могла поверить, что этой встречи не было на самом деле.
Кестрель немигающим взглядом уставилась на кольцо на пальце Тенсена. Министр долго его не носил. Наверное, потерял, а потом снова отыскал. Иногда так бывает. Но чаще, подумала Кестрель, то, что потеряно однажды, вернуть уже невозможно.
38
Каким-то образом — Кестрель точно не знала — генерал Траян услышал о дезертире, который был сыном одного из придворных и сбежал со службы на востоке.
— И он здесь. — Голос генерала звучал пугающе спокойно. — Живет в дворцовых покоях.
— Я еще не решил, что с ним делать.
Император взял в руки вилку и нож и предложил перейти к третьему блюду. Он встретился взглядом с Кестрель, которая тут же послушно начала есть. А вот ее отец — нет.
— Что тут решать?
— Траян, это же мальчишка. Не старше Верекса. — Император с ласковой улыбкой взглянул на сына, который сидел, уставившись в тарелку.
— Он предал вас. Предал меня. Себя самого. Что осталось от его чести?
— Остались прибыльные мельницы его родителей на южных островах. Там его честь уже перемололи в муку и испекли ароматный хлеб.
— Дезертирство должно быть наказано по закону.
Император сделал глоток вина.
— Честно говоря, я приберег его для тебя. Можешь сходить к нему, если хочешь.
— Схожу, — согласился отец Кестрель, — а потом отправлюсь на восток.
— Ты по Весеннему саду не можешь пройти, не выбившись из сил. Ты сам-то отправился бы за таким командиром в бой?
Отец резко прищурился, будто ему в глаза внезапно ударил яркий свет. Кестрель со звоном опустила вилку на тарелку. Ее охватил гнев. Она уже открыла рот, чтобы сказать что-то в защиту отца, но генерал вдруг бросил на нее взгляд, как тогда во дворе, когда Кестрель кинулась на помощь, увидев окровавленное седло.
— Все в свое время, друг мой, — мягко произнес император. Чувство, отзвук которого послышался в его голосе, пожалуй, можно было бы назвать любовью. Вот только любовь эта — что вяленое мясо, которое высушивают и прячут в кладовую, чтобы выдавать понемногу в особенно тяжелые времена.
Верекс поковырялся вилкой в тарелке. Генерал не пошевелился.
— Прости, — обратился к нему император, — но я пока не готов потерять тебя.
Кестрель пришлось пойти с отцом.
— Однажды ты будешь править империей, — пояснил генерал. — Ты должна знать, что делать.
Он пришел в покои, где жил дезертир. Увидев генерала, юноша побледнел. Траян вместе с Кестрель прошел в гостиную, потом подозвал к себе дезертира и отвел его в сторонку, положив тяжелую руку на плечо. Генерал что-то прошептал на ухо молодому человеку. Тот сразу поник и отвернулся от Кестрель, чтобы она не видела его лица.
Отец, судя по тону, задал ему вопрос. Парнишка прерывисто вздохнул. Голос генерала зазвучал мягко, словно успокаивая, утешая. Так он разговаривал с Кестрель, когда та была маленькой.
— Простите меня, — прошептал юноша.
— Я прощу, — пообещал генерал. — Потом.
Затем он повернулся к Кестрель, заявив, что им пора.
Дезертир ушел с честью. Зарезал себя собственным кинжалом. Придворные судачили об этом несколько дней. А потом пришли вести с востока. В послании говорилось, что варвары сожгли равнину. Вместо плодородных земель империи достался лишь пепел и дым. Чуть позже прислали список погибших, который на этот раз оказался намного длиннее, чем обычно.
Одно имя повторяли при дворе долго, словно передавая из рук в руки драгоценную жемчужину. Его произносили медленно, с восхищением, будто любуясь перламутровым блеском. Когда Кестрель услышала его, то поняла, что ожидала этой новости с самого начала, с того момента, как Ронан выхватил у нее список новобранцев. При этой мысли у нее в груди разбилось нечто хрупкое.
Она знала. Сразу знала, что так и будет. Но теперь Кестрель поняла, как упорно отворачивалась от этой мысли, прогоняла ее в самый дальний уголок сознания. Как же она могла так долго прятаться? Как могла забыть о том, что гибель Ронана неизбежна? Ведь это было так очевидно.
Оставшись одна в своих покоях, Кестрель
