Не всем было дело до того, что творилось дальше по склону. Потревоженный вал ещё струился где прахом, где глыбами, но плавный ток был нарушен супротивным движением. Снизу вверх рвался как будто огненный ком. Белый поток его сметал, сбрасывал… и не мог остановить насовсем. Похороненный пламень возникал всякий раз выше прежнего. Рывками, прыжками, глазу не уследить!
Так когда-то взмывали из водопадов таймени. Вверх, вверх, плывя в отвесно падающей струе!
То-то не повезло двоим на тропе. Прикидывались горемыками, горя и доискались. Оседлав снежный вал, оба вместе с санками бросились вниз. Только умчались недалеко. Через полсотни саженей налетели на витязя, восставшего из белой трясины.
Хоть верь глазам, хоть не верь! Парень плыл, бежал, летел им навстречу. Без шапки, без рукавиц, морозная пыль в волосах разлеталась вихрями жара. Телепеничи дружно заорали от страха. Враз метнули копья.
Витязь уклонился – так легко, что обоим захотелось проснуться. Одна рогатина потерялась в снегу. Вторую Светел перехватил. Побрезговал забрать для боя, сломал. В щепы раскрошил древко.
Насел на тех двоих с кулаками.
Кажется, лиходеи силились отбиваться, бежать… Это не имело значения. Светел был властен творить всё, что желал. Хоть совсем погасить два испуганно мечущихся огонька! Не битьём! – простым понуждением, сполохом внутренней мощи!
Той мощи, что вывела его из-под звёзд погибшего мира.
Той, что истекала щедро и радостно, спасая других.
Светел только теперь понял: его пламя могло ещё и казнить.
И замер в ужасе. Отшатнулся, покинув избитые жертвы.
Расслышал наконец приказ воеводы:
– Отрыщь, пасока!
Сеггар весомо уминал коваными лапками снег. Уже не чаявшие спастись телепеничи ощутили призрачную надежду. Зашевелились, на карачках поползли прочь. Сеггар дал пинка одному и другому. Они покатились, барахтаясь, родив маленькую лавину, поняли, что погони не будет, поднялись, увязая выше колен. Вновь стронули вал и пропали в нём. Сеггар повернулся к своему витязю.
Он был меньше ростом на полголовы, но умудрился нависнуть.
– Кому сказано было – стой?
Светел вхолостую открыл рот… Не поезду Сеггар остановиться приказывал. Ему, дурню стоеросовому. А он не уважил. Оплошал подчиниться. Вновь простёрлась перед глазами одинокая и срамная дорожка домой. «Ну нет уж. Один дальше по…» Диво, он успел заметить удар. Даже понял, что смог бы оборониться. Только кто же обороняется от родительской оплеухи?
И Светел вновь полетел вверх ногами. Изведанным путём в тот же обрух. Сеггар шёл следом, ледяной голый череп взвизгивал под шипами.
– Рукавицы где, окаянник?
Светел пополз, как ползали поверженные разбойники. Стал просеивать, горстями перекапывать снег. Вот она, цена давней мечте измять злыми костяшками Лихарево скоблёное рыло! Пальцы вроде нашарили знакомое, уже вмёрзшее, плотно забитое снегом железо… рукавица тут же выскочила, вновь затерялась. Сеггар гнал неслуха по кругу пинками. Лапкам помогали ножны длинного косаря. Вбивали, как люди говорят, в задние ворота ума.
Витязи и обозники наблюдали сверху. Никто не встревал, только Хвойка всё ронял с головы куколь. Если Сеггар так поступал с витязем, посвящённым за подвиг, чего отроку оплошному ждать?
– Приметил, как мальчонка наверх скакнул? – негромко спросила Ильгра.
Гуляй молча кивнул.
– С двоими оружными… – сказал молодой Крагуяр.
– И не убил, – ещё тише проговорила Ильгра. Глаз у витяжницы был намётанный. Ни одного движения не упустил. – Каков-то наш Незамайка поднимется, войдя в полное мужество?
…Светел крепко сцапал чудом найденные железные рукавицы. Увернулся от очередного пинка. Выбрел, сникший, пришибленный, за воеводой наверх.
– Почто мечи в ход не пустил? – спросила весёлая Ильгра.
– Забыл, – хихикнул Хвойка. Ему тут же досталось разом от Гуляя и Крагуяра. Светел покраснел ещё стыдливей, спрятал глаза.
Гуляй, помедлив, сказал:
– Ты, малый… иди-ка тетиву с моего лука сними.
Светел бросился бегом. Принял на спину тяжёлую кибить, ногой зацепил один рог, схватил другой за плечом. Согнул, как тростинку. Снял петельку.
– Не спущу вражишкам!.. – повторял сквозь зубы Марнава. – Не спущу!..
Его слушали в молчаливом согласии. Хотя какая вроде месть. Тут бы ночь пережить. Это победителям праздновать в оттепельной благодати. Жарить мясо убитого быка. Звать Богов на славный жертвенный пир. Побеждённым – ночевать на ногах. Марнава даже не вернулся к стоянке, под тесный ледяной кров. Так и гнал в восточную сторону.
Лутошка молча бежал за подглаварём, тропил, когда высылали, сваливался назад. Знал: не страх Марнаву настёгивал. Нету в дружине лишних людей, чтоб по всему Левобережью кого попало преследовать. В быстром беге шайка избывала горечь и срам. Царская ведь с ними даже не билась. Прутиком отстегала, как докучливых псов! И всё оттого, что Марнава собственному хотению поверил, не следопыту!
После такого хуже нет, чем сиднем сидеть. Не минуешь ругани, ссоры… хорошо, если просто в кулаки, без ножей. Так учил премудрый государь Ветер. Своих учил, но и Лутошке кое-что перепало.
Когда подглаварю надоело метать угрозы, рыжак спросил ровно, деловито:
– Как думаешь поверстаться, дядя Марнава?
Марнава глянул через плечо. Умерил ход.
– Так, как давно следовало, да на узкой тропке не сталкивались. Есть у Сеггара недруг…
– Который?
– Его подвоевода былой. Лишень-Раз.
– О, – сказал Лутошка и смолк. Хуже брата нет супостата! Это кабальной на своей шкуре постиг.
Марнава остановился совсем. Сдвинул меховую рожу с лица. Разбойники собрались в кружок, начали спорить.
– Если вражда у них, почему до сего времени не схлестнулись?
– Потому что Ялмаку всего первей выгода. А дружина его хоть и речётся Железной, Неуступа он одного на белом свете боится.
– Зачем же теперь пойдёт на него?
– Затем, что мы одним плечом с ним навалимся.
– Да ну. Голову без корысти озакладует?
– Просто чтоб Неуступа избыть?..
– Будет ему корысть. Гудила, помните, сказывал? Царским в Коряжине показываться нынче не велено…
– И что?
– Мыслю, Неуступ своего купца проведёт на юг до Кияна. Там новый поезд в опасение примет. Кощеев наймётся до Светыни хранить… Тут и переймём сообща.
– Чего ради? Нищеброды они! Половина опять под иго пойдёт!
Марнава не отступал:
– А забыли, как мы Зорка вагашинского стерегли? Знатого богатея?
– Только мёрзли впустую.
– Кто сказал, что ныне в путь тронется?
– Хобот баял.
– Ну… ежели Хобот…
Марнава взял Лутошку за плечо, крепко стиснул.
– Коли по замыслу сбудется – изволением Хозяина Повольного стяжаем напоследок великий достаток и великую честь. Беги, следопыт, догонишь Телепеню, он, поди, неспешно идёт. Ему скажешь: вернёмся с добычей. Нас у Кияна после найдёшь.
«Не мог сразу послать! Это сколько вёрст ворочаться…» Вслух Лутошка мрачно пообещал:
– Найду, коли батюшка ватаг голову не оторвёт.
– На тебя не осердится. Ты у него ещё с дегтярного похода любимец.
– А замахнётся, матушка боярыня в обиду не даст, – поддакнул Онтыка.
«Ну да. Надеешься, авось пришибёт. Под гнев подводишь за то, что я прав вышел…»
– Ты меня поглядывай, дядя Марнава. Вборзе прибегу. Не хочу битву великую пропустить.
«Уж придумаю, как с батюшкой Телепеней остаться. От обид твоих подале!»
В том, что живот гадко стынул при мысли о новой встрече с Царской дружиной, Лутошка не хотел сознаваться даже себе. Ялмаковичей он пока в глаза не видал. Сеггаровичей – лучше бы
