– Достаточно холодный, – предположил Тристан, – чтобы образовать конденсат Бозе – Эйнштейна?
– Мне нравится, когда вы ругаетесь грязными словами, – произнес Ода с настолько невозмутимой миной, что я не сразу поняла, шутит он или нет. – Да, мы начинаем с того, что изолируем подопытный экземпляр…
– В оболочке из материи, которая вся находится в одинаковом квантовом состоянии, – сказал Тристан.
– Вы договариваете друг за другом фразы. Красота! – вставила я.
– Потом объясню, – ответил Тристан.
– При низких температурах некоторые соленоиды становятся сверхпроводимыми, – добавил Ода, постукивая пальцем по тому, в чем я угадала магниты. – Здесь устанавливается рециркулирующийся и самоусиливающийся ток. Его состояние можно считывать аналого-цифровыми конвертерами с частотой замера примерно мегагерц. Мы тогда считали ее довольно высокой.
– Так вы читаете мысли кота? – спросила я.
– Не столько это, – ответил Ода, – сколько ищем сигнатуры начинающихся волновых коллапсов.
Тристан мгновение стоял как в столбняке, потом резко провел раскрытой ладонью в воздухе возле уха. «Отлично, – подумала я. – Почувствуй на своей шкуре, каково мне приходится».
– Не поняли? – спросил Ода.
– Да, сэр.
– Я играю с перенормировкой.
– А.
– Именно она определяет, во что скорее всего коллапсирует функция. Играя с ней, я могу изменить вероятности.
– Вы можете творить магию, – брякнула я.
– Вроде того, – ответил Ода. Затем тоном вежливого любопытства спросил: – Так вы об этом хотите говорить? О магии?
– Засекречено, – сказал Тристан и пригвоздил меня злобным взглядом. Затем повернулся к Оде: – В обычных условиях мы можем строить обоснованные предположения, что именно произойдет при коллапсе волновой функции. Вы получаете возможность это дело подтасовать.
Ода скорбно кивнул:
– Но лишь иногда. И я не могу объяснить вариации. Вот почему мою заявку отвергли. Почему ДАРПА не продлило мне грант.
– А что делает компьютер? – спросил Тристан.
Ода вздохнул:
– Он, увы, делал слишком мало. Как я сказал, для своего времени это была замечательная машина. И тем не менее – несмотря на всю программную оптимизацию, – его не хватало, даже когда он работал на полную мощность.
– То есть он не просто регистрирующее устройство.
– Он во многом контур обратной связи. – Ода глянул на меня и пояснил: – Чтобы ОДЕК работал, компьютер должен получать сенсорные данные, выполнять некие очень нетривиальные вычисления и решать, как изменить проходящий через катушки ток. Делать это он должен быстро, иначе ничего не выйдет. А он работал недостаточно быстро.
– Какие характеристики у этого «Индиго»? – спросил Тристан.
Ода вздохнул.
– Даже не хочу вам говорить.
– Почему?
– Вы будете смеяться.
– Не буду.
– Один процессор. Сто семьдесят пять мегагерц. Пятьсот двенадцать мегабайт ОЗУ.
Тристан рассмеялся.
– Я же говорил, – сказал Ода.
Тристан мгновение стоял, глядя на аппарат.
– С современными компьютерами… или с их кластером… мощными процессорами… более высокой частотой… все ваши проблемы на этом фронте разрешимы.
– Возможно, – кивнул Ода, – но у меня нет для этого ни места, ни средств, а статья в «Клаксоне» сделала меня посмешищем всего научного сообщества, так что больше мне финансирования не получить.
– Как обидно, – сказала я. – Тем более если теория здравая.
– Никто не финансирует теории. Финансируют результаты, – сказал Ода. – Результаты не были надежно воспроизводимы. Ошибкой было использовать котов. Слишком легкая мишень для насмешек среди далеких от науки людей.
– Что, если мы дадим вам финансирование, чтобы создать аналогичную установку на основе новейших компьютеров? Установку размером с комнату? – спросил Тристан.
Ода улыбнулся осторожной улыбкой умудренного годами человека.
– Встанет проблема масштабирования. Требуемая вычислительная мощность растет как квадрат объема камеры.
Тристан быстро подсчитал в уме.
– Значит, как шестая степень размеров ящика. Ничего страшного. Пусть будет маленькая комната. Об остальном позаботится закон Мура.
– Даже не упоминайте этого при Ребекке, иначе она погонит вас из дома секатором. Это был очень тягостный и унизительный период. Она не вынесет повторения.
– Все будет происходить под покровом секретности. «Клаксон» не узнает. Никто не узнает.
Ода задумался.
– А если Ребекка согласится? – спросила я.
Ода пожал плечами:
– Это был мой любимый проект, и, конечно, мне хочется увидеть его работающим. И я вообще склонен говорить «да». Но я хотел бы знать, зачем вы этим занимаетесь.
– Я расскажу вам все, как только вы подпишете соглашение о неразглашении, – ответил Тристан.
Ода чуть заметно улыбнулся про себя, затем вновь перенес внимание на Тристана:
– Тогда вам придется попросить Бекку, чтобы она тоже подписала. Я не буду ничего от нее скрывать.
– Стоукс, иди наверх и займись этим, – сказал Тристан, не глядя в мою сторону. – Нам с профессором надо поговорить о деле.
Из дневника Ребекки Ист-Ода
6 марта
Температура около 43о по Фаренгейту, погода ясная и сухая, ветер слабый западный. Барометр стоит.
Галантусы цветут. Крокусы скоро распустятся, буддлею обрезала, морозник взошел. Ведьмин орех цветет, у сирени набухли бутоны. Посеяла первую рассаду базилика, перцев и помидоров (под лампами) и срезала последнюю кудрявую капусту. Выкопала пастернак – после холодной зимы он слаще.
Сегодня было странное происшествие. К Фрэнку пришли двое – Тристан и Мелисанда. Они откуда-то узнали про его старую патентную заявку на ОДЕК, о которой я предпочла бы забыть раз и навсегда. Они заявились без предупреждения сегодня днем. Он явно военный, напористый, как лабрадор (мне особенно вспомнился тот, которого дядя Виктор натаскивал на уток). Она помягче, сдержаннее, более вежлива.
Фрэнк принял их в парадной столовой, где у него теперь кабинет. (Мелисанда восхитилась, что хотя люстру переделали под электричество еще сто лет назад, а до этого переделывали под газ, ее по-прежнему можно опустить на системе блоков, как в те времена, когда в ней зажигали свечи. Тристан не восхитился, поскольку люстра – не та утка, на которую он охотится.)
Они сказали, что вроде бы знают, отчего не работал ОДЕК, сделанный для ДАРПА, и как это исправить – то есть с помощью Фрэнка могут и впрямь построить ОДЕК, который успешно подавит коллапс волновой функции. Трудно сказать, какие чувства это у меня вызвало; я прекрасно помню, сколько крови попортил нам предыдущий виток этой истории. Фрэнк сказал, что им придется убедить меня. Это поручили Мелисанде. По тому, как она подошла ко мне в кухне, я поняла: на успех она не рассчитывает. Она ошиблась.
Я поддержу Фрэнка в любом его деле, в любом решении. Коли он сразу им не отказал, значит, ему хочется утвердить свою правоту после стольких лет шельмования. Лучше бы ему этого не хотелось. Но он хочет. И я его понимаю. Короче говоря, мы подписали соглашение о неразглашении и все вместе сели пить чай.
Дальше началось самое странное.
Они рассказали нечто настолько нелепое, что мне трудно об этом писать, не качая головой. Они утверждают, что ОДЕК интересует их не в оборонном качестве, а потому что, по их убеждению, с его помощью можно творить – рука отказывается выводить это слово – магию. И не в переносном смысле, а в самом прямом. Колдовство. Они совершенно искренне в это верят. Мелисанда в доказательство цитировала какие-то старинные документы, которые
