– Смиренно молю простить меня за это недоразумение, – молвит сакс. Выговор у него незнакомый, а зубы – отменно белые и ровные. – И за мое неучтивое вторжение.
Слово «неучтивое» он произнес так, будто оно ему непривычно. Я заключила, что у него на родине учтивость не в ходу, но он желает следовать здешним обыкновениям, и это меня к нему расположило – по крайней мере настолько, что я не прочь была и дальше лицезреть его голым.
Так что я взяла кошель неумного моего кавалера, отсчитала себе увеличенную плату, бросила ему одежду и подмигнула.
– Облачайтесь за дверью, – добавила я.
Без него мне было гораздо приятнее смотреть на голого сакса.
– Грайне, – молвил он. – Но вы себя этим именем не называете. Я понял.
– Вы нездешний, – заметила я.
– Что меня выдает? – спросил он.
Я люблю, когда шутят с серьезным лицом, так что рассмеялась.
– Итак, признавайся, кто ты и что тебя сюда привело? Кто тебя перенес?
– Засси Кречен, – ответил он.
– Впервые слышу. Странное имя. Корнуольское, что ли? Из протестантов будет или из католиков?
– Это не имя. Это значит, что я не могу тебе сказать. Мне приказано не говорить.
– Вот как? На что же тогда рассчитывают твои господа? Как только я получу удовлетворительные ответы на все вопросы, какие сочту нужным задать, я дам тебе деньги, что ушедший джентльмен оставил сверх оговоренного, и одежду, ибо и то и другое тебе надобно. У нас есть рубахи и подштанники для любезных гостей, поскольку тут их вещи часто крадут. Но покуда не ответишь на вопросы, помощи не жди. Господа твои большие глупцы, коли полагают, будто может быть иначе.
Очевидно, моего гостя прежде никогда не переносили; лицо у него сделалось, как у медведя в клети. Мне даже стало его жаль, однако неразумно было бы ему помогать, доколе не узнаю больше. Я, объясняя, для чего живу в Лондоне, выдаю себя за ирландскую протестантку, однако ирландскую протестантку тяжело разыгрывать, не впадая в пуританскую крайность, что тоже опасно. Я должна постоянно быть начеку, и мне следовало дознаться, на чьей он стороне.
Он же начинает лепетать какую-то несусветную чушь:
– Я здесь по чисто экономическому поводу. Исключительно финансовая операция без какой-либо политической или религиозной подоплеки.
– О чьих деньгах речь – о католических или о протестантских? – спрашиваю я.
– Это не важно, – отвечает он. – Там, откуда я, не важно.
– Откуда же ты, во имя всего святого? Можно и мне туда? Ибо, именем матушки Господа нашего клянусь, сумей я разыскать место, где у денег нет религии, а у религии нет денег, я бы почитала себя счастливицей.
Он садится на кровать подле меня, поворачивается так, чтобы фасад его был мне не виден (хоть я постаралась извернуться и заглянуть), и говорит, я-де расскажу все, что можно, то бишь все, что не «засекречено». И вот что он рассказал. Я изложу вкратце, но беседа наша заняла изрядное время.
Он из будущего, из краев, где когда-то возникнет англоязычное государство, но не английское владение! Так что их клятый язык восторжествует, а они сами – нет. Выяснилось, что бо́льшую часть Ирландии эти паскудники тоже утратят. Не ведаю, как скоро сие случится, может, через десять лет, может, через сто. Я старалась выпытать у него подробности, особливо касаемо до наследия Вашей милости, но он ответил, что ничего-де не скажет, покуда я не дам ему одеться, чего я отнюдь не желала. Презабавно было наблюдать, как он смущается своей наготой.
– Сдается мне, в будущем ты к такому не привычен, – поддразнила я. – Хотя уж что-что, а веселые дома точно с годами, чай, не изменятся.
– Я никогда прежде не был в веселом доме, – ответил он.
Разумеется, я ему не поверила, но это было не важно, так что я продолжила расспросы, любопытствуя больше узнать про будущее, где первые красавцы мира говорят по-английски, но на самом деле не англичане. Немалое время потратили мы на обсуждение, легче ли ему будет говорить одетым. Всего-то и удалось мне вытянуть, что земли в Новом Свете, где англичане ныне намерены обосноваться, отложатся от Англии и станут отдельной державой, каковая держава сохранит английский язык, но будет чрезвычайно благоволить Ирландии. Более же всего сие относится до краев, откуда прибыл мой гость, провинции со странным названием «Мяса чуть есть» (шутка, не иначе). По всему выходит, ирландцев там великое множество, но все они говорят по-английски.
– Кому же они служат? – спросила я, а он ответил, что-де самим себе.
– В Новом Свете у них появились свои заботы, которые не оставили места для старых обид. Постепенно, конечно. Это заняло некоторое время.
Помимо того всего-то и сумела я выпытать, что он отправился в прошлое именно ко мне, просить моей помощи. Каюсь, мне это польстило.
– Откуда ты про меня узнал? – спросила я.
– Засекречено, – быстро ответил он, но тут же скривился и поправился: – Не могу рассказать. Но я знал, что именно тебя мне надо просить о помощи.
– Ладно, хорошо. А что я за это получу? Денег у тебя нет, а того, что я любопытствую знать про будущее, ты не говоришь. Так зачем ты мне? Разве что потешиться с тобой, поскольку мужчина ты и впрямь видный. Я чай, дети у тебя все красавцы.
– Можем мы продолжить этот разговор, когда я оденусь? – спрашивает он чуть настойчивее прежнего, ибо речь моя оказала желаемое действие, так что пониже живота у него набухает и твердеет.
– Боженьки, вот уж нет! – восклицаю я. – Часто ли мне выпадает радость сидеть рядом с чистым пригожим молодцом, который меня не домогается? Прямо даже хочется самой себя предложить.
– Я здесь не за тем, – отвечает он и чрезвычайно неуклюже закидывает ногу на ногу.
– Тогда говори, зачем ты здесь.
– Я должен убедить человека по имени сэр Эдвард Грейлок вложить деньги в Ост-Индскую компанию.
– О да, я слыхала про сэра Эдварда. У нас есть общие знакомые, коли ты понимаешь, о чем я.
– Так ты знаешь, где его найти?
– Возможно, – говорю я, ничуть не сомневаясь, что сумею подсказать место, куда он частенько наведывается. Ваша милость, возможно, помнит прошлогоднюю историйку с немецким банкиром и здешним шелкоторговцем? Сэр Эдвард с материнской стороны доводится немцу внучатым племянником, и я видела его на похоронах, но он там надрался до положения риз, так что, если и увидит меня, не вспомнит. Я же, зная, что это семейство протестантских банкиров, внимательно слежу за всеми его отпрысками. Как известно Вашей милости, я взяла на себя труд завязать дружбу
